Проморгавшись, я уставился на темную макушку, едва различимую в свете аварийной лампочки. Она пришла. Не побоялась. Не испугалась зверя, пыталась лечить, не убежала потом. Осталась. Прижалась ко мне доверительно. Что мы делаем, твою мать… Так не должно быть! Зачем? Почему от одной мысли, что у нас могло что-то быть, затылок начинает стягивать ноющей болью. Она точно живая? Я чуть наклонился к ней и услышал ее мерное дыхание. Живая. Так, ладно. Все равно с ней в одной постели у меня думать адекватно не получается, поэтому… надо срочно уходить отсюда.
Осторожно, чтобы не потревожить ее, я убираю свою руку с ее тела. Тихо встать не получилось, поэтому она завозилась, перевернулась на другой бок, лицом ко мне. Быстро, пока она не открыла глаза, я схватил свои вещи, какие нашел, и покинул комнату так проворно, как только мог. У меня сейчас нет ни сил, ни желания объясняться с ней. И не уверен, что появятся.
Раздобыв на складе кирку и лопату, я, даже не выпив кофе, выбираюсь из бункера, вооружившись налобным фонариком. Сейчас, осенью, светает поздно, а я еще и вскочил ни свет, ни заря. Но раз уж так, надо проверить что же вчера случилось с «Вольниками». Хорошо, конечно, что они не преследовали нас, но появление этих странных животных не спасение, а скорее тот самый случай отсрочки нашего п*здеца. Рано или поздно мы попадем под воздействие этих тварей и тогда нас уже ничего не спасет.
Сколько я себя помню, Джанин внушала мне, что за стеной опасно. Понятное дело, что будучи ребенком, я верил ей безоговорочно, но позже… конечно, начал сомневаться. Война войной, ну что такого страшного может быть за стеной. Уверился я в своей правоте, когда мы стали находить заброшенные бункеры и полигоны. Некоторые даже стали оборудовать на случай каких-нибудь форс-мажоров. Базы опять же, стали строить для тех патрулей, что выходили за стену и охраняли дружелюбных волонтеров, работающих на фермах. И никогда, ничего…
Однако я начинаю припоминать, все эти тайные разговоры, нижние уровни… Эксперименты с дивергентами, которых она хотела заставить выдавать какие-то немыслимые способности… Никогда я в них не верил, но… Если существуют животные, которые могут вызывать страхи, а дивергенты могут управлять симуляцией, не в этом ли смысл всего, что происходит в нашем городе? Может, именно для этого нужны были все вот эти… фракции и прочее? И не с этих ли животных пошла наша сыворотка? Система фракций существует двести лет, но только последнее время бесстрашные стали умирать от симуляции страха. Не отсюда ли взялась сыворотка моделирования и не это ли животное она растила на нижних уровнях своих секретных лабораторий?
Наконец, сам того не заметив, я пришел к болоту, туда, где и происходили вчерашние события. Камера оказалась на месте, за ночь ничего с ней не случилось. А вот дальше… Кругом, насколько возможно было осмотреть территорию, валялись трупы в разной степени уродливости. Кое-где я нашел мертвых насекомых. Никогда прежде я таких не видел. Какая-то странная помесь стрекозы, осы и паука, с довольно большим жалом на конце. Памятуя, что сделали эти насекомые с телами, я предпочёл их не трогать.
Вайро нашелся там же, где его и застрелили. Самым странным было то, что на нем не было ни единого укуса, да и насекомых тут не было вообще. Что же это такое, «оса» была вполне материальная, неужели… эти животные могут материализовать страхи? Что оно такое? И самое главное — откуда взялось? Не поэтому ли погибло все человечество, оставив себе жалкий островок, окруженный… И не поэтому ли стена?
Чем больше я думаю об этом, тем яснее становится, что надо уходить отсюда и пробираться в Эрудицию. Сейчас ответы – там, так же, как и корень решения всех вопросов. А здесь теперь небезопасно, этих «Вольников», что приходили по наши души, будут искать, а когда найдут, выйдут на нас, это только вопрос времени. Я не верю, что Сэм не позаботился о такой вещи, как маячки, а, значит, они уже сегодня будут здесь. Но я не могу просто так уйти.
Я начал копать яму, стараясь не думать ни о чем, но получалось плохо. Жизнь так резко разделилась на до и после, что все прошлое стало казаться каким-то далеким и смутным сном. У нас была фракция, инициация, Яма. И не стало ничего, кроме рабства и предательства. Всех и всеми. Я этого не хотел. Моим желанием являлось быть во главе Бесстрашия, но им я нужен был со вполне определенной целью.
«Удачи тебе на твоем коротком поводке!» — сказал мне Итон во время нашей инициации, и я только сейчас начинаю понимать смысл его слов. Он тогда уже понял, что лидерство дается не просто так. Что руками молодого лидера они хотели достать каштаны из огня, а потом, без сомнений, прострелить ему затылок. Вот поэтому он и отказался.
Были у меня амбиции? О, да, были, хоть отбавляй. Я наслаждался тем, что я могу уеб*ть любого и мне за это ничего не будет. Что я могу менять инициацию, как мне захочется, могу пустить пулю в лоб неугодному, а лидеры только пожмут плечами. Это пьянило, подкупало. Я был уверен, что это и есть власть. Что это и есть контроль над всеми. Заставить всех бояться, или ты со мной или мертв. Именно то, что сейчас делает Сэм Коутс.
Когда мне стало важно вернуться из рейда в полном составе? Сначала это было как игра. Мне нравился блеск в глазах парней, когда они сообщали, что выбрались из передряги живыми, благодаря мне. Это повышало мне рейтинг и укрепляло мои позиции, как лидера. А потом… я ввязался в игру с самой смертью. Я стал смеяться ей в лицо каждый раз, когда мне удавалось ее обмануть. Каждый гребанный раз, когда мои парни, пусть раненные и побитые, возвращались все, я показывал ей фак и делал новый вызов.
Когда мои парни стали дороги мне? Я так и не понял. Я, вообще, мало об этом думал, азарт игр со смертью поглотил меня. Ведь парни старались платить мне тем же. И Вайро, и Ворон, и другие пацаны, все готовы были отдать за меня жизни. И для них это не было игрой. Для них это была сама жизнь. Почему я понял это только сейчас, когда гребанное моделирование завершилось, и я теперь недочеловек, недомонстр. Человек, получающий удовольствие от жестокости и убийства. Монстр… нежно ласкающий близкую ему женщину…
Я решил, что яма была достаточно глубока, когда понял, что стою в ней по пояс. Ладно, надо заканчивать и выбираться, уже светает, скоро к нам пожалуют гости.
Свалив Вайро в углубление, я облил его воспламеняющейся жидкостью. В Бесстрашии считается честью предать тело огню, ведь эта наша стихия. Мы приняли ее при жизни и уходим в нее после смерти. Ты спас меня Вайро. Ты сначала сотню раз спас мне жизнь, а теперь… ты спас то, что осталось от моей души. Ты и Ворон. Каким бы я ни был, я вас никогда не забуду. И сделаю все, чтобы ваши смерти были не напрасными.
Огонь быстро потух, я забросал то, что осталось от командира землей и ветками. Надо возвращаться в бункер и сваливать как можно скорее.
Эшли встретила меня долгим изучающим взглядом. Изо всех сил делая вид, что все, как обычно, я прошел на кухню делать себе кофе. Молчание стало затягиваться, но нарушать тишину мне не хотелось. Слишком все неясно и сложно, чтобы можно было это обсуждать.
— Как ты? — спросила она мою спину, а я, облокотившись о столешницу барной стойки, прикрыл глаза. Как я, бл*дь? Да п*здец просто, вот только ей знать об этом необязательно.
— У меня все нормально, — коротко бросаю ей, яростно глядя на чайник, который, будто издеваясь, никак не хотел закипать.
— У тебя был жар ночью, — немного хрипло сообщила девица спокойным голосом, — потому и спрашиваю.
— Я ничего не помню, что было ночью, — откровенно солгав, постарался сказать это как можно более равнодушно, — кошмары только снились.
— Понятно, — едва заметно дернула плечом. — Я сделала тебе укол, такой же, как ты мне делал после побоев, мне пришлось копаться в твоей форме… И опустошить запасы жаропонижающего, просто имей в виду.