Помимо натюрмортов, темой суримоно часто бывали композиции на мифологические темы, сквозь которые проглядывала современность. Еще встречались настоящие визуальные ребусы или зашифрованные календари. Собственно, календарные суримоно явились одними из первых (с конца 1760-х годов). Возникли они из популярных в ту пору, например у Харунобу, календарных гравюр эгоёми 絵暦, где были спрятанные в композиции номера длинных и коротких месяцев. Завершить это краткое введение в феномен суримоно можно словами Дэниэла Мак-Ки, который назвал процесс создания суримоно и его потребления игрой в бисер[58].
Суримоно (а также множество сюжетов с красавицами и многие исторические картины) были построены на использовании приема митатэ, фигурирующего в названии серии. Как основополагающий прием поэтики укиё-э, не имеющий покуда адекватного освещения и даже перевода, митатэ заслуживает хотя бы краткой остановки.
Митатэ – это самая распространенная разновидность художественного приема сюко̄ 趣向, позволявшего связать два исторических и смысловых уровня в одном тексте. Первый был уровнем истории, легенды или классической литературы. Второй – уровнем современности и злободневных мод и событий. Сюко̄ использовался в театре кабуки и в искусстве укиё-э. Делалось это при посредстве “наглядного сопоставления” – так можно попытаться буквально передать смысл понятия митатэ (見立 “смотреть-ставить”). Классические или мифологические персонажи появлялись в современных одеждах, занимающимися характерными для культуры укиё и асоби делами. И коль скоро настоящей героиней времени была куртизанка, именно она персонифицировала – и оживляла – аристократических героев тысячелетней древности или богов мифологического времени. Поскольку это делалось с обычным юмором и демократической сатирой, бывших характерными чертами эдоской культуры, то очень часто прием митатэ носил откровенно пародийный характер (например, изображение патриарха Дарумы в виде куртизанки). В таком случае употреблялось выражение яцуси やつし – частный случай митатэ со значением “снизить высокое, снять пафос”.
Иногда элемент пародии и насмешки был совсем не выражен. Тогда митатэ играл роль культурного триггера, связывавшего былое и нынешнее, демократизировавшего высокую древность и одновременно поднимавшего над обыденностью сиюминутное и ставившего его в один ряд с вечным. То есть митатэ был инструментом обыгрывания двуединства старого и нового, высокого и низкого в духе бинарности культуры га-дзоку (“высокого-низкого”)[59]. В итоге часто слово митатэ, столь популярное в названиях серий гравюр, не переводят вообще. Если же переводить, то в зависимости от сюжета и его трактовки это может быть “пародия”, “аллюзия”, “метафора”, “уподоб-ление”. Посвятивший разбору митатэ отдельную статью Тимоти Кларк из Британского музея в итоге предложил называть этот прием “переработкой” (reworking)[60]. Благодаря такой переработке текст становился многослойным, в котором одно просвечивало через другое. В результате без понимания этого приема восприятие гравюры никогда не будет осмысленным или сколько-нибудь адекватным. В завершение этого краткого обзора заметим, что в названиях серий гравюр митатэ нередко соседствует со словом фурю (фӯрю̄ 風流 “ветер-поток”) – древним китайским термином фэнлю, переосмысленным в духе “быстротекучего мира” как выражение современного, элегантного, эротичного, дрейфующего по ветру, или заменяется им[61].
2
Сергей Китаев и его японская коллекция
II-1
Сергей Николаевич Китаев
58
59
См. болеe подробно aнализ связи митатэ с литературным истоком концепции га-дзоку в:
60
61
Об истоках этой традиции в Китае см.: