Только пять лет спустя после вступления Лжедмитрия в пределы Московского государства официальная Речь Посполитая и ее регулярная армия приступили к решительным действиям против России, которая в ту пору перестала существовать как жизнеспособный государственный организм. Следует согласиться с категоричным утверждением С. Ф. Платонова: «Появился Самозванец помимо польского правительства, которое, однако, тотчас его признало, и помимо католического духовенства, которое, однако, за него крепко схватилось. Вторжение Самозванца в московские пределы гораздо более было рассчитано на восстание недовольных Москвою казачьих масс, чем на поддержку польской власти и общества»{8}.
Игры канцлера Сапеги
А что, если появлению Расстриги на политическом горизонте мы обязаны частной инициативе могущественных магнатов Речи Посполитой. В этом случае на роль закоперщика самозванческой интриги претендует великий канцлер литовский Лев Сапега — слишком уж часто пересекается с самозванцем этот вельможа. Стоит начать с того, что его родич Андрей Сапега еще в феврале 1598 года получил первое известное нам сообщение из Москвы о появлении самозванца, именующего себя царевичем. (Об этом эпизоде мы подробнее расскажем ниже.) Разумеется, литовский канцлер знал о содержании письма, которое могло послужить толчком к подготовке доморощенного самозванца.
Как уже говорилось, Лев Сапега возглавлял посольство, гостившее в Москве с октября 1600 по февраль 1601 года. Контакты Отрепьева с польскими эмиссарами, разумеется, не более чем предположение, но, несомненно, чудовский монах хорошо разбирался в особенностях политической ситуации в Речи Посполитой, черпая информацию из хорошо осведомленных источников. Об этом косвенно свидетельствует маршрут бегства Отрепьева из Москвы. Почему он выбрал не короткий, традиционный для покидающих Московию путь — через Вязьму и Смоленск в Литву. По этой дороге — разумеется, в обратном направлении — четыре года спустя прибудет в Москву невеста самозванца Марина Мнишек. Следуя этим маршрутом, Лжедмитрий сразу же попадал под крыло к ненавистнику Москвы Сапеге. Однако Отрепьев направился по куда более длинному пути в Киев. Паломничество в Киево-Печерскую лавру в монашеской компании, — пожалуй, наиболее благопристойный и наименее подозрительный предлог для пересечения границы. Но только ли это обстоятельство заставило чернеца Григория выбрать данный вариант путешествия?
Очевидно, московский самозванец знал, что в Литве ему не стоит рассчитывать на теплый прием. Общественное мнение здесь было настроено на мирные отношения с Россией, литовская элита решительно пресекла бы любую авантюру, чреватую ссорой с восточным соседом. В январе 1588 года на коронационном сейме, где решался вопрос о восшествии на престол Речи Посполитой шведского принца Сигизмунда Вазы, делегация Литвы настаивала на подтверждении русско-литовского перемирия и требовала заключить «вечный мир» между Россией и Речью Посполитой. Сигизмунд и его шведские советники, напротив, горели желанием начать с Россией войну. Их поддержал не кто иной, как Лев Сапега, который стоял за вторжение и призывал к нему литовских сенаторов{9}. Пройдет четверть века, ив 1613 году московский посол Желябужский сообщит, что все литовские сенаторы хотят мира с Москвой. Все — кроме Льва Сапеги{10}.
Как мы видим, Сапега последователен в своей русофобии, а верхи литовского общества — в своем неприятии антимосковской политики, которую постоянно навязывала своему младшему партнеру Варшава. Сапеге приходилось чутко прислушиваться к общественным настроениям. Великий канцлер был в среде литовской магнатерии человеком новым, обязанным своим возвышением Сигизмунду III{11}. Появление самозванца в литовских пределах и поддержка его Сапегой неминуемо спровоцировали бы громкий скандал в Литве, нежелательный ни для Сигизмунда, ни для его выдвиженца. И кандидат в царевичи, похоже, был осведомлен об этом важном обстоятельстве.