Когда я проснулась, веки слиплись от засохшей туши, а за дверью слышался шорох. Свет лился в щель под дверью, тень двигалась туда-сюда.
Я нахмурилась, на миг забыв, где я, и прижала ладонь ко лбу, пытаясь стереть оттуда усталость и сонливость. Я устала из-за того, что уснула в слезах, из-за всего случившегося раньше. Но это была хорошая усталость, когда глаза опухли, а сердце было твердым, и чувств больше не было, потому что их уже было слишком много. Сил больше не было. И, к счастью, ничто не беспокоило. Слезы и сон были лучшим лекарством.
Я медленно села и глубоко вдохнула. Нужно держаться. Если я буду оглядываться на прошлое, я так и не встану с кровати. Я сама решила приехать в Сиэтл. Я решила покинуть дом. И я решила оставить Декса в декабре. Все было в моей власти, нужно было помнить об этом.
Я слушала Декса снаружи, уловила тихую музыку, закрывались шкафчики на кухне. Шорох за дверью продолжался. Но я не переживала, что это призрак или сверхъестественное существо. Это не был демон. Это был Жирный кролик. И он точно мог меня взбодрить.
Я добралась до двери в темноте, открыла ее и смотрела, как голова французского бульдога поднимается, он улыбнулся мне, свесив язык. Он прошел в комнату со светом из коридора и тут же принялся прыгать вокруг меня и лизать руки.
— Эй, толстячок, — услышала я певучий голос Декса из кухни.
Я выглянула в ту сторону. Пришлось дважды моргнуть, чтобы глаза прояснились. Декс пританцовывал у плиты под «Personal Jesus» от «Depeche Mode», крохотный фартук на нем смотрелся смешно, он молол перец в кипящую кастрюльку. Увидев меня, он застыл с мельницей для перца в руке, а потом спокойно выключил звук на проигрывателе.
Я попыталась подавить удивление.
— Ты меня звал?
Он взглянул на меня и продолжил молоть перец.
— Нет. Теперь Жирного кролика зовут Толстячок. Толстячок Кроль, если официально.
— Вот как, — я посмотрела на радостного пса, который выглядел толще. Он точно не придерживался одной диеты с Дексом.
Я осторожно прошла к нему, посмотрела на фартук.
— Поцелуй повара, — прочитала я вслух. — Классика.
Он посмотрел на себя и улыбнулся.
— Это скорее предложение, чем приказ.
— Удивительно, что ты готовишь, — сказала я и заглянула в кастрюлю.
— Это макароны с сыром и нарезанными сосисками, — он вскинул бровь. — Еще одна классика.
— Ага, — сказала я и села на высокий стул. — Это твой ужин.
— Наш ужин, малыш, — сказал он, добавив соль и схватив бутылку острого соуса. — Знаю, ты привыкла лакомиться по вечерам, но в «Чез Дерри» ты получишь это.
Я вскинула брови, но не прокомментировала «Чез Дерри».
— Ты питался этим? Судя по тому, как твоя грудь пытается вырваться из фартука, ты, похоже, ел только сырые яйца и протеиновые коктейли.
В его улыбке была тень удовольствия, словно он ждал, когда я скажу что-нибудь про его новый вид. Я отвела взгляд, жалея, что упомянула это. Но было любопытно, и его футболка уж очень тесно сидела.
— Я о том, — продолжила я, изучая линии на стойке, делая вид, что я не побывала на ней в порыве страсти, — что ты вообще делал?
Он сглотнул и перевел взгляд на еду.
— Может, сначала поедим?
Я вскинула голову.
— Серьезно, Декс. Ты этого не объяснял.
Он вздохнул и вернул деревянную ложку в кастрюлю, выключил горелку. Он уперся руками в стойку и посмотрел на меня.
— Когда ты ушла, — начал он, облизнув губы, — я был не в лучшем состоянии. Это если мягко описать. И я ненавидел себя за то, что сделал с собой. Я презирал себя. Знаешь, что такое — презирать себя? Так, что даже в зеркало на себя смотреть не можешь?
Я пыталась удержать лицо бесстрастным, но знала, о чем он.
— И через какое-то время, — продолжил он, — я решил, что не хочу больше быть таким. Тот я принес лишь кучу боли мне и многим другим. И я начал с самого простого — своего здоровья. Я пошел в спортзал. Я начал бегать, бросил курить, переделал диету… в большей части. Я не собираюсь оставлять виски или порой баловаться макаронами с сыром и сосисками на ночь.
Я сидела в тишине, разглядывала его лицо. Его глаза были темнее обычного, уголки губ были мрачно опущены.
Он опустил голову.
— Я пытался стать лучше, Перри. Для тебя.
Я заерзала на стуле.
— Декс…
— И я все еще пытаюсь, — быстро сказал он тихим и серьезным тоном. — Пока не исправлю.
Ох, мое сердце трепетало. Я крепче сжала кулаки и быстро расслабила пальцы.
— Прошу, не пытайся, — сказала я, хотя от этих слов все внутри болело. — Это в прошлом. Прошло. Забыто.