Дальше к востоку вьется дорога с холма на холм, минуя овражки. К вечеру мы сворачиваем в сторону, проезжаем по хребтику и останавливаемся на самом его конце над ущельем. Вокруг красные камни, скудная, едва заметная растительность и слабо зеленеющая полоска из таволги на дне ущелья. Мы устали за день, радуемся отдыху, а нашему появлению радуются комары. В глубокой вечерней тишине слышно их нудное гудение да звонкое тикание автомобильных часов. Комары усиленно охотятся за нами. Когда мы, закончив все дела и устроив бивак, забираемся под пологи, они устраивают дружный концерт, под который мы мгновенно засыпаем.
Рано утром я взбираюсь на вершину ближайшей горы и с удивлением вижу почти рядом с нами среди красно-желтой пустыни зеленый оазис трав и больших деревьев. Когда-то здесь жил земледелец. Он выровнял дно долинки, собрал в арык из ручейков воду и оросил ею землю, устроив пашню, добывая хлеб свой. Сейчас от всего этого остались слабо различимые следы да сильно заросшее тиной озерко. Маленькие жабята, размером с наперсток, резвятся по его берегам. Скоро они уйдут в пустыню и будут там охотиться в одиночку, на день прячась в норы и щели.
Птенцы ушастой совы привстали на гнезде, разглядывав посетителей оазиса
Вьюнковый листогрыз похож на брелок
Жук-златка — обычнейший обитатель саксаульников
Неожиданно плоскогорье спускается вниз, машина мчится с выключенным мотором. Здесь недавно прошел небольшой дождь. От него кое-где остались пятна мокрой земли да полувысохшие лужицы. В одну из них неразумные жабы успели отложить икру. В согретой солнцем горячей воде резвятся головастики. В этом водоемчике, размером не более квадратного метра, их много тысяч. Вся лужа черная. Сегодня-завтра вода высохнет и останется от жабят только темное пятно.
Большие Богуты сильно понизились. Малые Богуты, наоборот, высоки, и почти рядом появилось пологое сухое русло, заросшее тамариском, чингилем, курчавкой. Мелькнули первые кусты саксаула.
У подножия Малых Богутов видна рощица деревьев, и вот мотор трудится, тянет нашу машину в горы, и стрелка высотомера медленно отсчитывает подъем. Горный оазис встречает нас шумной перекличкой молодых скворцов, чириканьем воробьев и гулом крыльев множества насекомых. Здесь под тенью деревьев-великанов высокая крапива, татарник, пахучая мята, лебеда, приятная свежесть воздуха, прохлада. Едва я выхожу из машины, как из-под деревьев с громким шумом разлетается стайка горных курочек. Их не менее полусотни, крошечных, размером с дрозда, в сопровождении десятка взрослых птиц. Птицы приземляются на жаркий и сухой склон горы и, поглядывая на нас, не спеша перепрыгивая с камня на камень, поднимаются кверху. Коллективный многосемейный выход курочек не только ради водопоя. Здесь отличнейшая пожива, масса насекомых.
Над ручьем летает множество ос. Реют над землей мухи-жужжало. Нудно ноют комары. И настоящее царство разных мух, маленьких, больших, очень крупных, осторожных, назойливых и наглых. Всяких!
Я выбираюсь из-под тени деревьев, и меня сразу обдает нестерпимым зноем, будто из раскаленной печи. Все замерло под ослепительным светом сверкающего дня пустыни, погружено в сон. Из-под кустика таволги медленно и нехотя выбирается заяц, не спеша ковыляет в сторону, останавливается, смотрит на меня выпученными глазами.
— Пошел вон, негодяй! — кричу я на зайца, размахивая палкой. Он еще немного отходит в сторону и снова останавливается. Тогда я бросаю в 119 него камешек. Заяц будто понял и поспешно скрылся в кустах.
Я бреду по склону и по пути переворачиваю камни. Все живое прячется под ними, и больше всех муравьи Немало молодых уховерток, опекаемых заботливыми родителями. Еще под камнями спят черные округлые жуки-карапузики. Свернувшись клубочком, нашли убежище гусеницы совок.
Воду в пустыне экономят. Из родника она собрана в глубокий бетонный резервуар. Из него под землей идет железная труба вниз к бетонному корыту. В резервуаре к резиновой трубе, соединенной с железной, привязана проволока. Напоен скот, труба подтягивается проволокой кверху, вода перестает стекать вниз, не проливается попусту, а заполняет бетонный резервуар. Механика до крайности простая.
Время бежит незаметно, и, как ни хорошо в оазисе, пора продолжать путь. Отсюда сверху в бинокль просматриваются хорошо все дороги, и заранее можно выбрать из них любую. Одна ведет к зеленой полоске. Это вершинки деревьев выглядывают из ложбины. Там тоже оазис. Туда мы и направимся.
Но что творится в нашей машине! В нее незаметно забрались тысячи мух, ведут себя полновластными хозяевами. Попробуй вести машину, не сводя глаз с дороги, чтобы не угодить в какую-нибудь рытвину или не налететь на камень, когда одна муха уселась на нос, другая лезет в губы, третья ползает по лбу, подбирается к глазам, а уж на руках и ногах — не счесть непрошеных пассажиров. Мои помощники энергично размахивают тряпками. Рои мух носятся по машине, не желают с нею расставаться, а если кто с перепугу вылетает в окно, то спешно возвращается обратно. Все же наши усилия постепенно уменьшают число противных мух. Но до чего хитры некоторые из них: ловко попрятались в укромных уголках, а когда миновала опасность, снова принялись хозяйничать. Так и проехала эта стая мух до следующего оазиса и деловито расселась на вынутых из машины вещах, дожидаясь трапезы.
В оазисе крохотный родник и прохлада! К машине же нельзя прикоснуться, такая она горячая. Не беда, что со всех сторон, размахивая длинными ногами, бегут к нам клещи-гиаломмы; неважно и что несколько тощих комариков заявляют о себе уколами предупреждая о предстоящей вечерней атаке. Всем нравится оазис. Деревья большие, развесистые, многие распластали по земле свои толстые стволы.
Беспрестанно поет иволга. Ее трудно разглядеть в густой зелени листьев. Иногда она выскакивает на секунду на голую ветку, но, заметив на себе взгляд человека, сразу же прячется. Безумолчно пищат птенцы воробьев. Иногда будто загрохочет поезд, так громко шелестят от порыва ветра листья, а у одного дерева ветка трется о другую, поет гонким страдальческим голосом.
Все проголодались, дружно готовят обед. А мне, сидевшему за рулем, привилегия. Пользуясь ею, я усаживаюсь возле родника. Толстые, солидные и, наверное, уже старые жабы шлепаются в воду, десяток пар глаз высовываются из воды и смотрят на меня. Жабы терпеливые. Вот так, застыв, они будут глазеть часами. Но и мне от усталости не хочется 120 двигаться. Подожду здесь, послушаю иволгу, воробьев, шум листьев и скрип ветви. Прилетела маленькая стайка розовых скворцов, покрутилась и умчалась снова в жаркую пустыню. Появилась каменка-плясунья, взобралась на камешек, посмотрела на людей и — обратно в жару, полыхающую ярким светом.
Родничок — глубокая яма около двух метров в диаметре, заполненная синеватой и мутной водой. Один край ямы пологий, мелкий. Через нею слабо струится вода и вскоре теряется в грязной жиже. К пологому бережку беспрестанно летят насекомые: большие полосатые мухи-тахины, цветастые сирфиды, изящные пестрокрылки. Еще прилетают желтые, в черных перевязях осы-веспиды. Все садятся на жидкую грязь и жадно льнут к влаге.