Все же я пересидел жаб. Одна за другой они, не спеша и будто соблюдая достоинство, проковыляли к мелкому бережку и здесь, как возле обеденного стола, расселись спокойные, деловитые. Ни одна из них не стала искать добычу. Зачем? Вот когда муха окажется совсем рядом, возле самою рта, тогда другое дело: короткий бросок вперед, чуть дальше, с опережением, — и добыча в розовой пасти. Вздрогнет подбородок, шевельнутся глаза, погрузятся наполовину, помогая протолкнуть в пищевод добычу, и снова покой, безразличное выражение глаз и будто застывшая улыбка безобразного широкого рта. Если муха села на голову — на нее никакого внимания. С головы ее не схватишь. Пусть сидит, все равно рано и ли поздно попадет в желудок.
Страдающим от жажды насекомым достается от жаб. Только осы неприкосновенны, разгуливают безнаказанно. Никто не покушается на-их жизнь. И не только осы Вместе с ними неприкосновенны и беззащитные мухи-сирфиды. Не зря они так похожи на ос. Им, обманщицам, хорошо. Их тоже боятся жабы.
Как захотелось в эту минуту, чтобы рядом оказался хотя бы один из представителей многочисленной когорты скептиков, подвергающих сомнению ясные и давно проверенные жизнью факты, — противников мимикрии, происхождение и органическая целесообразность здесь так показательна и наглядна. Чтобы понять сущность подобных явлений, необходимо общение с природой.
Жабы разленились от легкой добычи, растолстели. Легкая у них жизнь. Да и самих их никто не трогает. Кому они нужны, такие бородавчатые, ядовитые.
Теперь нам предстоит вновь ехать через выжженную солнцем жаркую пустыню. И без дороги. Есть только сухое русло, оставленное весенними потоками да летними ливневыми дождями. Ровное, из мелкого гравия, ложе потока извивается в обрывистых бережках с саксауловыми зарослями. Иногда оно разбивается на несколько узких рукавов, и тогда внимание напряжено до крайности, чтобы успешно проскочить узкий коридор, не застрять в нем и не поцарапать машину. Часто рукава сбегаются в один широкий, подобный отличному асфальтовому шоссе. Впереди нас — далекие сиреневые горы Чулак, перед ними — едва заметная и далекая зеленая полоска тугаев реки Или, еще ближе — белые пятна такыров. Вокруг каменистая пустыня, черный щебень, покрывающий землю. редкие саксаульчики, никаких следов человека, суровое величие, простор и тишина.
Иногда останавливаемся, бродим по сухому руслу между кустиками саксаула. Вот по земле ползет крошечный муравей-кардиокондиля. Стремительная вода бурною потока недавно занесла его жилище слоем земли. Но муравьи-крошки пережили наводнение отсиделись в подземных камерах, потом откопались и сейчас налаживают жизнь. Я склоняюсь над их гнездом и вздрагиваю от неожиданного ощущения чего-то неприятного. Совсем рядом, расставив в стороны лапы и раскрыв желтую пасть замерло какое-то небольшое чудовище. Тело его покрыто морщинистой кожей, на месте глаз — мрачные впадины. Несколько мгновений я в изумлении рассматриваю незнакомца, пока догадываюсь, в чем дело. Легкомысленная жаба, влекомая инстинктом расселения и поисками новых мест, отправилась вместе с дождевым потоком в пустыню. Видимо, до этого она мирно жила в одном из ключиков в горах Богуты Но дождь закончился, поток высох, облака растаяли, на голубом небе засверкало солнце, наступила жара, и бедная жаба, страдая от сухости и жажды, так и застыла с раскрытым ртом. Солнце быстро превратило ее в мумию. Где ей было добраться к воде! Отсюда до реки Или не менее пятнадцати километров. К тому же и все норы, в которые можно было бы на день прятаться, забило землей. Не посчастливилось бедной путешественнице!
Окружающая местность очень живописна. Справа видна величественная ярко-красная гора, изрезанная многочисленными овражками. Это все те же позднетретичные озерные отложения, из которых сложены и Белые горы. Им около пятнадцати миллионов лет. Как стара земля и как ничтожно мал срок, отведенный для жизни ее самых разумных существ — людей!
Солнце клонится к западу, и все ложбинки, прорытые водой и выдутые ветрами, четко выделяются синими тенями. Далеко-далеко, за красными горами, видна белая полоска диких и пустынных Белых гор, за ними — сиреневая зубчатая стена Джунгарского Алатау, и над ней синее небо пустыни. Здесь кончается плоскогорье разделяющее Большие и Малые Богуты, и впереди покрытые черным щебнем горки, такие голые, что кажется, и не может быть на них никакой жизни в этом царстве сухости и зноя.
Растения близ Красных гор давно засохли, зеленеют лишь приземистые кустики саксаула. Их корни глубоко пронизывают землю
Интересно побывать на склонах Красной горы. Она загадочно мерцает множеством ярких отблесков, будто покрыта осколками стекла. Оставив машину, мы долго идем через голую пустыню. Среди редких кустиков солянок иногда мелькает такырная круглоголовка и, едва отбежав в сторону, уставится на нас одним глазом, забавно склонив набок голову. На кусте, не шевелясь, застыла агама Сощурив глаза, она провожает нас ленивым взглядом, и только слегка посиневшее горло выдает ее волнение, вызванное появлением необычных посетителей. Иногда из-под ног вспорхнет в воздух большая голубокрылая кобылка-пустынница и, едва отлетев в сторону, тотчас же сядет. Высоко в небе парит одинокий орел, высматривая-добычу. Мне жаль орла, наверное, он голодает. Что он найдет в этой голой пустыне?
Вот и Красные горы! Ноги утопают в сыпучей почве, но зато весело и легко, забравшись повыше, мчаться вниз. Мой товарищ, весь красный и потный, повторяет этот маневр несколько раз, забыв о сверкающих камнях. Всюду же кристаллы гипса — то небольшими ровными, гладкими, как стекло, пластинами, то причудливыми столбиками, конусами, иглами, пирамидками. Я нахожу громадное скопление кристаллов размером с бочку и, отколов кусочек, несу его в руках. Достался мне этот кусок кристаллов, острый и тяжелый, пока я дотащи л его до машины! А зной не убывает.
Но вот на горизонте над Большими Калканами появляется темная полоска облаков. Она растет, ширится и плывет в нашу сторону. Скоро будет тень и жара исчезнет! Облака все ближе, от них по пустыне протянулись черные пятна теней. Наконец они закрыли от нас солнце Подул прохладный ветерок, и как легко стало на душе! Мы кипятим чай и с удовольствием отдыхаем. Но наша радость коротка! Серые облака — они приплыли сюда в пустыню откуда-то из высокогорья — уходят к западу, исчезают за горизонтом, и снова зной, жара, горячие лучи солнца, от которых некуда спрятаться.
Потом всю ночь напролет недалеко от бивака кто-то долго и старательно скреб землю. Утром на небольшом откосе совсем рядом я увидел небольшой свежий холмик. Интересно, кто здесь?
Осторожно лопаточкой я принялся вскрывать ход. Красная почва вся заполнена мелкими камешками, плотно сцементированными друг с другом. Досталась же кому-то такая тяжелая работа! Небольшая норка сантиметров через десять закончилась пещеркой. Там шевелился кто-то желтый и мохнатый. Осторожно я вытаскиваю на свет обитателя норки. Да это фаланга! И в очень странной позе. Ноги задраны кверху над спиной. С них постепенно сходит чулочками старая кожица. Я осторожно засадил находку в большую пробирку. Интересно проследить, как фаланга будет дальше линять. Но пленница не смогла завершить начатое дело и погибла в позе полной беспомощности, с поднятыми кверху ногами. Не зря фаланга выкопала такую просторную и хорошо защищенную норку. Линька в ее жизни была ответственным событием и должна была 123 происходить в абсолютном покое.
По сухому руслу по наносу песка и гравия мы, повернув к северу, поднимаемся мимо Красных гор кверху и вскоре попадаем в красивое ущелье. Оно заросло кустами саксаула, тамариска. Вокруг черные, красные и даже почти ярко-синие скалы, изъеденные ветрами, изборожденные водой. Видимо, здесь неглубоко проходят грунтовые воды, и местами белые цветы густой поросли ломоноса источают приятный аромат. С каждым километром ущелье все уже, суровее, и окружающие его скалы все отвеснее. Будет ли из него выход?
Кое-где, там, где селевой поток не прикрыл землю, видны слабые следы дороги; они вселяют надежду, что мы рано или поздно все же выберемся наверх. Но вот и дорога наверх из ущелья, и вскоре мы в каменистой пустыне, покрытой щебнем, редкими низкими кустиками боялыша и саксаула. Здесь так глухо, безжизненно и нет нигде следов человека. Лишь кое-где по голым хребтикам один за другим цепочкой тянутся одинокие курганы. Человек — древний обитатель этой земли, устав от бесконечных походов, ратных подвигов и всего, к чему так стремится неугомонный его характер, нашел для воображаемой загробной жизни этот безлюдный уголок.