— А мы ужь не цаяли увидать-то, началъ опять цокать толстощекій.
Произошла порядочная пауза.
Старики переминались съ ноги на ногу; видно было, что имъ хотѣлось повести объ чемъ-то рѣчь…
Телепневъ это тоже замѣтилъ…
У васъ есть до меня просьба?… наивно спросилъ онъ.
Опекуна это вопросъ подернулъ. Онъ съ безпокойствомъ привсталъ и подошелъ къ Телепневу. Доброе лицо его выражало боязливую мысль: ужь что-нибудь онъ тутъ напутаетъ!
— Ницаво, заговорилъ, почесываясь, толстощекій… много ихъ милостью довольны, й онъ указалъ на Лапина, да теперца…
— Что? спросилъ Ѳедоръ Петровичъ! Или выкляньчить хочешь… Эхъ братъ, Власъ Тимофѣевъ, вѣдь ужь у тебя въ подпольѣ двѣ кубышки зарыты, такъ ты третью хочешь сколачивать…
— Нѣтъ, Хведоръ Петровичъ, кубышекъ я не зарывалъ…
— Знаю, братецъ, знаю… и наклонившись на ухо Телепнева, онъ проговорилъ: навѣрно что-нибудь вытянутъ.
— Мы, ваша милость, начали толстощекій, обращаясь къ Телепневу, на сцетъ барщины, оцень ужь намъ тяжко.
— Тяжело? спросилъ Телепневъ.
— Вотъ есть здѣсь старицки, такъ тѣхъ ослобонили; а другіе все тянутъ; а кому годовъ по пятитесяти, а кому такъ и всѣ шесть десятковъ.
— Что жъ, вы просите, чтобъ васъ освободили отъ работы?
— Явите божескую милость, заговорили мужики и въ одинъ разъ бухнулись всѣ на колѣни, и впереди всѣхъ толстощекій съ кадушкой меду въ рукахъ.
— Телепневъ едва не расхохотался, а потомъ опять очень сконфузился.
— Да развѣ вамъ трудно? спросилъ онъ, не зная что сказать.
— Тяжко, батюшка, дѣдинька вашъ покойникъ завсегда ослобонялъ…
Телепневъ было хотѣлъ изрѣчь рѣшеніе, но Ѳедоръ Петровичъ, предвидя неминучую опасность, выступилъ впередъ энергически, и даже слегка отстранилъ рукой юнаго помѣщика.
— Полно вамъ тутъ, шуты гороховые, прикрикнулъ онъ на нихъ. Встаньте, что вы Вога-то гнѣвите… Не стыдно вамъ барина въ первый же день обманывать!..
—..Да мы, Хведоръ Петровицъ… заголосила толпа.
— Что Хведоръ Петровичъ… ну ты, Власъ Тимофѣевъ, вѣдь тебѣ братъ сорокъ-четверіый годъ, ты одинъ на одинъ на медвѣдя ходишь, у тебя двѣ мельницы, маслобойня, тридцать десятинъ земли принанимаешь; а тутъ канючить… Эхъ вы, христопродавцы!
Добродушный опекунъ ужасно расходился.
— Кто изъ васъ дѣйствительно въ старости находится, — тотъ барщины не тянетъ; вотъ первый Евстигней федосѣевъ, Евплъ, Памферъ, Яковъ Пантелѣевъ… Я вѣдь васъ знаю… Не слушайте вы ихъ глупыхъ просьбъ, Борисъ Николаевичъ.
Телепневъ еще болѣе стѣснился.
— Я, братцы, началъ онъ, хорошенько не знаю вашихъ дѣлъ; а Ѳедоръ Петровичъ, мой попечитель, и онъ вамъ зла не сдѣлаетъ…
„Старики“ помя.іись-помялись, начали было пространно излагать свои нужды и печали; но нахмуренныя брови Ѳедора Петровича остановили ихъ краснорѣчіе.
Аудіенція, кончилась.
— Нѣтъ ужь, милой мой, обратился къ Телепневу опекунъ, не балуйте вы их;ъ ради Создателя. ’
— Да я, Ѳедоръ Петровичъ, ничего не понимаю и не хочу вмѣшиваться.
Дѣло не обошлось безъ сходки. Всѣ крестьяне пожелали зрѣть молодаго барина, „малолѣтка,“ какъ его называли на порядкѣ. И на сходкѣ Борисъ сильно стѣснился, слушалъ, что ему выкладывали крестьяне; но не зналъ какъ и на что ему въ попадъ отвѣчать, и что пропускать мимо ушей съ барскимъ равнодушіемъ.
Сходка гнула однако на практическій исходъ. Крестьянамъ хотѣлось, чтобы баринъ помѣнялся съ ними лугами и отвелъ десятинъ десяточекъ лѣску, такъ какъ много семей подѣлилось, и строиться нечѣмъ. Борисъ рѣшительно не зналъ что дѣлать. Ему хотѣ.лось доставить міру какое-нибудь удовольствіе, но передъ нимъ стояла фигура Ѳедора Петровича, такого добраго и благоразумнаго., а онъ чувствовалъ что всякое его рѣшеніе вызоветъ неудовольствіе Ѳедора Петровича.
Такъ онъ ничего рѣшительнаго и не сказалъ, о чемъ и доложилъ Лапину… Этимъ покончился первый день въ деревнѣ; а всего онъ прожилъ въ ней пять дней. Ѳедоръ Петровичъ возилъ его на хуторъ, показывалъ поля, лѣсъ, пчельникъ, поташный заводъ, скотный дворъ, молотилку, и всякую всячину. Телепневъ слушалъ, ходилъ, глядѣлъ, и вечеромъ, ложась въ постель, чувствовалъ усталость; а въ головѣ его не уяснялось никакихъ хозяйственныхъ соображеній. Но онъ видѣлъ, что все исправно, всего довольно: хлѣба, скота, разныхъ заведеній; на всемъ отпечатокъ солидности, барскаго приволья… Онъ только и дѣлалъ, что благодарилъ Ѳедора Петровича. А вообще было все-таки не ловко. Крестьяне, одинъ за другимъ начали шататься на барскій дворъ съ безконечными просьбами, и обращались всѣ къ „малолѣтку,“ а отнюдь не къ опекуну, отъ котораго никакой поблажки не ждали. Телепневъ чувствовалъ, что ему незачѣмъ соваться и путать распоряженія Ѳедора Петровича. Положеніе его дѣлалось очень щекотливымъ, и на пятый день онъ объявилъ опекуну, что желаетъ отправиться къ Пелагеѣ Сергѣвнѣ.