— Нѣтъ, что за вольные, это тебѣ прилично — артисту, а я хочу настоящую службу нести.
— Хорошо дѣлаешь, проговорилъ Абласовъ, выводя своимъ калиграфскимъ почеркомъ: Его Превосходительству. Это тебя втянетъ въ жизнь, и съ студентами больше сблизитъ.
Скоро всѣ три прошенія были готовы. Яковъ подалъ господамъ одѣться. Телепневъ не надѣлъ фрака, но въ сертукѣ былъ чрезвычайно представителенъ. Абласовъ натянулъ свой старый гимназическій мундиръ. Рукава доходили до локтей, въ такомъ же видѣ находились и фалдочки. Горшковъ, облекшись въ какую-то табачнаго цвѣта визитку, вертѣлся около Абласова, дергалъ его за фалдочки и хохоталъ.
— Ну, что Яковъ, кричалъ онъ, красивы мы? Можемъ явиться къ высшему начальству?
Яковъ только помоталъ головой, и въ первую минуту ничего не отвѣтилъ, а потомъ промычалъ:
— Какъ слѣдуетъ.
— Ну, братцы, продолжалъ. говорить Горшковъ, кто же первый предстанетъ предъ генеральскую особу, — а?
— Да ужъ ты начинай, ты болтунъ, вымолвилъ Абласовъ.
— Да съ какихъ поръ вы меня въ депутаты произвели. Надо бы Ворѣ отшаркаться, да ужь такъ и быть, я для васъ это сдѣлаю, пойдемъ и съ генераломъ говорить!
Онъ надѣлъ набекрень фуражку и крикнулъ Якову — отворяй двери.
— Взялъ ли всѣ бумаги, спросилъ Абласовъ Телепнева, а то, эта егоза такъ нашумитъ, что ничего и не сообразишь.
День былъ красный, солнечный, даже жаркій. Городъ показался нашимъ пріятелямъ красивѣе. Улица, гдѣ стояла Одесса, была полна народомъ. Множество лавокъ, крикъ, ѣзда, мелкія татарскіе торгаши, все это придавало городу бойкій, промышленный характеръ. Преображенская улица вся блестѣла, по гладкой торцовой мостовой, ровно и съ пріятнымъ звукомъ, катились экипажи. Наши верхнегородцы замѣтили, что въ городѣ К. преобладаютъ туземные фасоны экипажей, все какія-то линейки и долгушки Горшковъ расхохотался, когда мимо его проѣхали дроги съ сидѣньемъ по срединѣ. На одной сторонѣ этого сидѣнья помѣщалась дама, а на другой — противоположной, спиной къ ней, сидѣлъ лакей.
— Вотъ такъ экипажъ! крикнулъ Горшковъ: и дешево, и сердито. Равенство, братецъ, допускаетъ. Ай да татарское царство!
Вступивши на университетской дворъ, юноши почувствовали маленькое стѣсненіе. Инвалидъ, стоявшій у воротъ, указалъ имъ ходъ къ ректору. Горшковъ сталъ первый подниматься по лѣстницѣ и очень бойко отворилъ дверь, которая, по добродушію туземныхъ нравовъ, была безъ колокольчика. Въ передней ихъ встрѣтилъ служитель съ голубымъ воротникомъ и преважный лакей въ казинетовомъ сюртукѣ.
— Что нужно? спросилъ сурово казинетовый лакей.
— Съ прошеніемъ къ ректору, отвѣтилъ съ большимъ достоинствомъ Горшковъ.
— Пожалуйте-съ, произнесъ служитель, толкнувъ одну половинку дверей въ залъ.
Юноши осторожно вошли въ залъ, а казинетовый сюртукъ отправился въ кабинетъ докладывать. Зала была обыкновенная; желтые стулья, ломберные столы. Борисъ вспомнилъ дикой домъ, увидавши въ углу точно такіе же растенія въ горшкахъ, какія онъ помнилъ съ пятилѣтняго возраста.
— Посмотрите-ка, братцы, шепнулъ Горшковъ, на стѣнахъ-то тѣ же самые великіе люди висятъ, какъ и у Тонки въ залѣ, ну какъ ректоръ такое же животное?
Въ кабинетѣ послышался шумъ отодвинутаго кресла, а за тѣмъ въ дверяхъ по'явился казинетовой сюртукъ, и указательнымъ перстомъ передалъ имъ позволеніе явиться къ особѣ его превосходительства.
Предводимые Горшковымъ, юноши вошли въ кабинетъ. Передъ ними стоялъ штатскій генералъ, небольшаго роста, пузатый и ужасно похожій на инспектора, Егора Пантелѣича. Эта мысль молніей пронеслась въ головѣ Горшкова и онъ чуть-чуть не прыснулъ, а Телепневъ и Абласовъ едва замѣтно улыбнулись. И одѣтъ-то ректоръ былъ точно Егоръ Пантелѣичъ на лѣтнемъ положеніи-, только звѣзда свидѣтельствовала о его генеральствѣ. Сходство ректора съ Егоромъ Пантелѣичемъ придало нашимъ гимназистамъ очень много бодрости, они очутились опять въ своей прежней сферѣ. Горшковъ подошелъ къ нему, подалъ свои бумаги и разшаркался.
— Изъ какой гимназіи? спросилъ ректоръ, и точно свисну лъ.
— Мы всѣ изъ верхнегородской, отвѣтилъ съ развязностію Горшковъ и, взглянувъ на звѣзду, прибавилъ: ваше прев осходительство I
Ректоръ пріятно сжалъ губы и опять свиснулъ. Абласовъ и Телепневъ подали ему также свои бумаги. Ректоръ отошелъ къ столу и началъ ихъ разсматривать.
Горшковъ внимательно за нимъ слѣдилъ и шепнулъ товарищамъ — Плохо братцы, не приметъ, все посвистываетъ.
Довольно долго копался ректоръ, потомъ написалъ что-то на каждой просьбѣ и возвратилъ ихъ подателямъ.