— Такъ идти къ инспектору, аль не идти? спросилъ Горшковъ, спускаясь по лѣстницѣ.
— Ты слышалъ, что идти, замѣтилъ улыбаясь Абласовъ. Демка улыбнулся имъ со своей скамейки, и прошамкалъ:
— Идите поскорѣй, а то уѣдетъ.
Отворивши дверь въ инспекторскую квартиру, Горшковъ съ компаніей очутились въ низкой комнатѣ со сводами, раздѣленной перегородкою на двѣ неравныя половины. Первая— служила чѣмъ-то въ родѣ передней для сниманія шинелей, вторая, большая половина, играла роль пріемной. Стѣны ея были окрашены желтой краской, что не мѣшало ей, однако, походить на подвалъ.
Весьма мрачнаго вида служитель, въ какомъ-то долгополомъ сюртукѣ, спросилъ нашихъ пріятелей, чего имъ нужно? и затѣмъ объявилъ, что Ѳедоръ Ивановичъ сейчасъ выйдутъ, и они могутъ подождать.
А въ пріемной былъ уже народъ, чающій инспекторскаго выхода. Вдоль правой стѣны стояло человѣка четыре: одинъ по всѣмъ признакамъ, поступающій и трое студентовъ, изъ которыхъ два матерыхъ, лѣтъ по двадцати-пяти, если не больше, съ загорѣлыми лицами; у одного изъ нихъ было совершенно монгольское лицо, толстыя губы и совершенно выпятившія скулы; третій студентъ — горбатенькій, ростомъ въ полтора-аршина, съ закинутой назадъ головой и зачесанными за уши плоскими волосами. Онъ, то и дѣло, ежился, точно хотѣлъ вылѣзть вопъ изъ воротника. Всѣ трое были въ мундирахъ, при шпагахъ, и съ трехуголками въ рукахъ. На первомъ «изъ двухъ крупныхъ студентовъ надѣтъ былъ прекуріознѣйшій мундиръ. Этотъ мундиръ навѣрно служилъ десятерымъ и обладалъ способностью растягиваться по всевозможнымъ тѣлосложеніямъ и формамъ. Горшковъ, Абласовъ и Телепневъ стали по лѣвую руку и оглядывали студентовъ; тѣ, въ свою очередь, смотрѣли на нихъ. Царствовала тишина. Горшковъ, при всей своей болтливости, не рѣшался вслухъ дѣлать замѣчанія. Имъ пришлось подождать минутъ пять. Дверь слѣва отворилась и выступила фигура инспектора студентовъ, Ѳедора Ивановича Ранге. Ѳедоръ Ивановичъ изображалъ собою, по мнѣнію туземныхъ остряковъ, то самое, чѣмъ обозвалъ Хлестаковъ Землянику; и дѣйствительно, если взглянуть на него въ профиль, то было нѣчто похожее на голову животнаго, изображаемаго обыкновенно на вывѣскахъ гастрономическихъ лавокъ. Губы и носъ выдались впередъ, все лицо собралось какъ-то къ одному мѣсту и Ѳедоръ Ивановичъ выпячивалъ это мѣсто впередъ, желая точно брать верхнимъ чутьемъ. Сплюснутая голова его прикрыта была темнокоричневымъ парикомъ, какіе обыкновенно носятъ плѣшивые отставные генералы. Вицмундиръ съ узкими рукавами и широкими фалдами сидѣлъ на Ѳедорѣ Ивановичѣ по начальнически, открывая его грудь, прикрытую туго-накрахмаленною манишкою, на которой красовался Станиславъ съ короной. Ноги Ѳедора Ивановича втиснуты были въ узѣйшіе на штрипкахъ панталоны, и онъ выступалъ выворачивая носки, точно собираясь стать въ пятую позицію. Сдѣлавши нѣсколько шаговъ отъ двери, онъ дѣйствительно сталъ въ эту позицію по срединѣ комнаты.
— Господинъ Вернеръ! произнесъ онъ рѣзкимъ и гнусавымъ голосомъ, который очень напомнилъ Горшкову голосъ незабвеннаго Тонки. Горбатенькій студентикъ, опустивши шляпу внизъ, выступилъ впередъ.
— Г. Вернеръ, началъ опять инспекторъ, во время вы являетесь. Медицинское свидѣтельство имѣете?
— Я прислалъ изъ деревни, отвѣчалъ горбатенькій.
— Этого недостаточно-съ, прозудѣлъ инспекторъ, вы подвергнетесь аресту во время зимнихъ вакацій.
— Да помилуйте, Ѳедоръ Ивановичъ, за чѣмъ же два свидѣтельства?
— Если вамъ говорятъ, что надо, — то надо! И повернувшись къ другимъ отрѣзалъ: не угодно ли вамъ итти и не оправдываться, когда вы провинились.
Несчастный, горбатенькій студентъ, помявшись на одномъ мѣстѣ и закинувъ голову назадъ, вышелъ.
„Ну это гимназіей пахнетъ“, подумали въ одно время наши пріятели.
Инспекторъ подступилъ къ первому матерому студенту.
— Г. Кабановъ, вы были вчера опять въ нетрезвомъ видѣ.
— Никакъ нѣтъ-съ, отвѣтилъ отрывисто и сиплымъ голосомъ Кабановъ.
— Г. помощникъ инспектора, Евментій филиповичъ Глистовъ, довелъ до моего свѣденія, что вы произвели въ нетрезвомъ видѣ буйство, сперва въ очень непозволительномъ мѣстѣ, а потомъ въ квартирѣ частнаго пристава кремлевской части.