— Какія язвы! вотъ денька чрезъ два будете совсѣмъ молодцомъ, а тамъ и въ Петербургъ, я думаю?
— Не знаю, не знаю, ничего не знаю. Душно мнѣ, душно здѣсь. Не могу сидѣть подолгу на одномъ мѣстѣ, душа проситъ впечатлѣній. Вы не поѣдете ли, mon cher?
— Нѣтъ, мнѣ нельзя.
— Удивляюсь, какъ это вы себя хороните. А то бы я вамъ предложилъ гостепріимство. У меня всегда тамъ есть холостая квартирка. Ужь я бы васъ пустилъ, moncher, во вся тяжкія. Со мной бы Іосифомъ Прекраснымъ не остались.
«Скоро-ли это онѣ пріѣдутъ», волновался Телепневъ. «Мнѣ ужь невтерпежъ слушать эту сороку».
Внизу раздался звонокъ.
— Это, вѣрно, ваши дамы возвратились, — сказалъ онъ радостнымъ голосомъ.
— Только-что уѣхали, mon cher. Юлія Александровна, вѣдь, не можетъ на воздухѣ быть больше пяти минутъ…
Телепневъ сидѣлъ точно на угляхъ и безпрестанно оглядывался на дверь. Послышались шаги въ гостиной, онъ вскочилъ и отъ волненія сѣлъ опять на край турецкаго дивана.
— Помилуй, ma chère, — встрѣтилъ Иванъ Павловичъ супружницу: — вы, я думаю, успѣли только спуститься внизъ. Стоило закладывать лошадей.
— Да погода дурная, Jean, — оправдывалась она, цѣлуя его въ лобъ.
За ней вошла и Темира въ мѣховой мантильѣ, разрумяненная морознымъ вѣтромъ, съ бѣлымъ буа на шеѣ. Телепневъ поклонился ей очень низко. Дѣвушка отвѣтила неопредѣленнымъ поклономъ, не то ласково, не то насмѣшливо.
— М-г Телепневъ! — заохала Деулина — а мы васъ ждали сегодня цѣлый день. Думали, не случилось ли чего-нибудь непріятнаго.
— Какъ видите, Юлія Александровна, здоровъ и невредимъ.
— И вышелъ побѣдителемъ изъ борьбы гвельфовъ съ гибеллинами, — сострилъ Иванъ Павловичъ и разсмѣялся, придерживая свой животъ.
Съ дочерью Иванъ Павловичъ обходился съ нѣкоторой торжественностію.
— Мы тебя не безпокоимъ ли, Jean? — спросила Юлія Александровна — ты бы прилегъ.
— Что это ты меня все укладываешь, ma chère, я приду къ вамъ пить чай. А теперь нужно принимать лекарство.
Жена засуетилась около него, а Темира пошла къ двери, Телепневъ вслѣдъ за нею. Въ гостиной Нины Александровны уже не было.
— Сегодня у меня не болитъ грудь, — сказала ему Темира: — мы можемъ поиграть, если вы хотите.
Слушая тонъ, съ которымъ сказаны были эти слова, Телепневъ подумалъ: «ну, надо опять начинать съ начала.»
— Мы будемъ играть, — проговорилъ онъ: — но скажите мнѣ, пожалуйста, зачѣмъ вы все сокращаетесь?
— Какъ сокращаюсь? — спросила дѣвушка, снимая свой буа и поправляя волосы.
— Къ чему эта неумѣстная гордость? Вы думаете, что я не стою вашего задушевнаго слова, вы устыдились того, что третьяго дня здѣсь обошлись со мной какъ съ человѣкомъ.
— Давайте играть, m-r Телепневъ.
— Полноте играть мною, — отвѣчалъ онъ, смѣло взглянувъ на нее. — Вы мнѣ сказали, что для васъ: все или ничего. Чтобы требовать всего, чтобы желать всего — надо любить кого-нибудь.
— Зачѣмъ вы читаете мнѣ нравоученія! — вдругъ прервала его дѣвушка. — Какъ въ васъ видѣнъ человѣкъ, котораго избаловали.
— Не знаю.
— Да, видѣнъ. Вы не можете слова сказать безъ того, чтобы не проглядывало ваше я.
— Ну, чтожь изъ этого! — вскричалъ Телепневъ: — можетъ быть, вы и правы, васъ поразили мои недостатки; но что вамъ до нихъ? Неужели вы бьетесь только изъ-за того, чтобы ничто въ людяхъ васъ не шокировало. Вы упрекаете меня въ барствѣ, а сами вдаетесь въ ужасный эгоизмъ. Еслибъ человѣкъ полюбилъ васъ страстно, неужели вы стали бы хлопотать о каждомъ вашемъ впечатлѣніи, бояться за каждое свое движеніе и слово? Хорошо ли это?
— Пойдемте играть, — повторила опять Темира.
Но это пойдемте играть уже не возмутило Телепнева. Онъ шелъ за дѣвушкой и на душѣ его всплыла внезапная радость. Темира быстро взяла его всего и съ первыхъ же минутъ съ такой необычайной силой сдерживала его порыванія. Страстныя слова толпились на устахъ, а онъ молчалъ и чувствовалъ, что много говорить не нужно, что нужно готовиться къ дальнѣйшей борьбѣ и схватывать такія минуты, когда дикая дѣвушка явится во всей своей дѣвичьей искренности и душевной красотѣ…
Заиграли они мазурку Шопена. Темира молчала, но въ полоборота взглядывала на Телепнева. По движенію ея лба видно было, что она передумывала все, что было между ними сказано. Телепневъ опять испугался этой думы и ожидалъ новыхъ сокращеній».
— Какъ вы играете! — вдругъ заговорилъ онъ. — Отчего вы не кладете въ слова ваши столько искренности и простоты, сколько въ звуки?
— Оттого, что я тутъ сама себя слушаю.
— А до другихъ вамъ опять дѣла нѣтъ?
— Я не знаю, нужна ли имъ моя искренность.