— N’est ce pas qu’a du nerf, mon cher? Это изъ «Ларри» — объяснялъ Иванъ Павловичъ аудиторіи. — Только откуда же это псари-то взялись. — Это немножко вольный переводъ.
— Поэту все допускается, Иванъ Павловичъ.
Опять онъ почувствовалъ взглядъ Темиры, но поспѣшилъ ей отвѣтить, что никакой насмѣшки въ его словахъ не было.
Чтеніе длилось битый часъ, такъ что Телепневъ, видя, что ему не удастся побыть съ Темирой, поспѣшилъ раскланяться, какъ только перешли всѣ въ гостиную.
— Вы не будете больше? — сказала она ему, около роялв въ темнотѣ.
— Не буду, — отвѣчалъ онъ и тайкомъ прикоснулся къ ея рукѣ.
Темира смѣло подняла руку и подала ему на глазахъ матери, сидѣвшей у стола.
Дѣло о Христіанѣ Иванычѣ разыгралось очень неудачно. Всѣ нѣмцы, которыхъ онъ назвалъ, отперлись, педеля также дали уклончивый отвѣтъ. Начальство наконецъ объявило ему, что онъ «vogelfrei», то есть, можетъ отправляться на всѣ четыре стороны, замѣтивъ, конечно, что ему не благовидно будетъ оставаться студентомъ. Телепневъ хлопоталъ о томъ, чтобы снарядить Христіана Иваныча въ путь и дать ему возможность поступить въ русскій университетъ. Внутренно онъ былъ радъ такому исходу, хоть и негодовалъ на нѣмцевъ. «Христіанъ Иванычъ», думалъ онъ, «малый въ сущности способный, поневолѣ, возьмется за умъ и кончитъ курсъ, тогда какъ здѣсь онъ закисъ бы вѣчнымъ филистромъ и пансіонеромъ кнейпвирта Кранцберга». Онъ предложилъ подписку. Бурсаки подписали вдвое меньше, чѣмъ пропили на проводахъ Христіана Иваныча. Вмѣстѣ съ Христіаномъ Иванычемъ отправлялся въ предѣлы русскіе и Mordkerl Севрюгинъ, протестовавшій все противъ распоряженія начальства. Онъ хорохорился и клялся отыскать нѣмца Купфершмидта на днѣ морскомъ и принудить его наконецъ къ шкандалу.
На проводахъ Пелазги и Эллины заключили между собой наступательный и оборонительный союзъ. Пелазги особенно старались предъ Эллинами, чувствуя свое убожество. Филистръ Лукусъ проливалъ даже горькія слезы въ пьяномъ видѣ.
— Рухнула бурсацкая жизнь, — плакалъ Лукусъ, — и никто ее не воскреситъ. Поцѣлуемся, Телепневъ. И за чѣмъ ты выступилъ тогда отъ насъ? Ты хотѣлъ меня мопсировать, но я не злопамятенъ. Былъ бы ты хорошій паукантъ, поддержалъ бы нашу корпорацію. Что теперь наши ребята? Все ауфлезировалось. Вы, Эллины, народъ ученый, но безъ бурсацкаго духа нельзя.
— Запоемте, господа, — вскричалъ онъ, обратясь ко всей компаніи, — нашу прощальную пѣснь. Насъ гонятъ, насъ бьютъ, усладимте слухъ нашъ бурсацкою пѣснью.
Хоръ затянулъ:
Жалко стало Телепневу бурсаковъ. Они, какъ іудеи, оплакивали свой Іерусалимъ. Исчезли формы — выдохлась и жизнь.
Отъѣзжающихъ провожали по дорогѣ версты полторы, все съ той же прощальной пѣсней. Даже Варцель прослезился и, цѣлуясь съ Телепневымъ, повторялъ:
— Я имъ зла не желаю.
Христіанъ Иванычъ съ сокрушеннымъ сердцемъ покидалъ чухонскія Афины. Лучше жизни онъ не могъ себѣ представить ни подъ какимъ небомъ, ни въ какой цивилизаціи. Севрюгинъ былъ въ сущности очень доволенъ, что уѣзжалъ героемъ, и все время оралъ.
— Дайте срокъ, я имъ задамъ феферу!
Ваничка въ первый разъ сильно подпилъ и тоже произносилъ воинственныя рѣчи противъ чухонъ. Палей попѣвалъ свои хохлацкіе мотивы, но ни съ кѣмъ особенно не изливался.
Посадили изгнанниковъ въ сани, закричали имъ вслѣдъ «vivat» и пошли обратной дорогой въ невеселыхъ разговорахъ.
— Ну, вотъ, Палей, — говорилъ дорогой Телепневъ, — теперь, кажется, Пелазги поумялись.
— Толку отъ этого мало, — отвѣчалъ своимъ обыкновеннымъ полунасмѣшливымъ тономъ Палей. — Ужь они кромѣ понойки ни на что неспособны, ничѣмъ ихъ не пробудишь.
— А можетъ быть. Вѣдь, надоѣстъ же такъ, зря, болтаться безъ всякаго пристанища.
Онъ догналъ Лукуса и, взявши его подъ руку, вступилъ въ живую бесѣду.
— Вы такъ и разбредетесь теперь въ разныя стороны? — сказалъ онъ ему.
— Такъ и разбредемся, — хныкалъ Лукусъ.
— То то, вотъ вы, Пелазги; на вильдеровъ плевали въ былое время, да и теперь не хотите взяться за умъ. Посмотри — вездѣ жизнь русскихъ университетахъ, все кипитъ и работаетъ, а вы здѣсь киснете.
— Теперь ты можешь меня мопсировагь, — плакалъ филистръ, — у насъ комана нѣтъ, Faustrecht у насъ.
— Кто тебя мопсируетъ?
— Вы, Эллины, насъ не примете, вы всѣ высокимъ слогомъ выражаетесь.
— Вамъ-то что до этого, теперь надо не врозь смотрѣть, а въ кучу.