Телепневъ чувствовалъ такое похмѣлье послѣ двухнедѣльной буршпкозной жизни, что онъ точно забылъ, съ какими желаніями отправлялся изъ К. на обученіе къ нѣмцамъ; ему рѣшительно не вѣрилось, что въ этомъ мірѣ сженки, пива и пѣсенъ можно было хоть одну минуту подумать о какой-нибудь химіи или политической экономіи.
На два дня онъ урвался изъ-подъ корпораціонной ферулы, чтобы немного отрезвить себя и отправиться по начальству.
Кураторъ, къ которому Телепневъ явился въ полной формѣ, — крошечный, лысый, изможденный старичокъ, въ изношенномъ вицъ-мундирѣ, съ золотой звѣздой, принялъ его не совсѣмъ довѣрчиво. Онъ нѣсколько разъ спросилъ Телепнева, зачѣмъ онъ собственно пріѣхалъ и почему не оканчивалъ курсъ въ К. Дѣло, впрочемъ, обошлось, и старичокъ объявилъ, что онъ его принимаетъ.
— А что вы хотите штудировать? — спросилъ съ насмѣшливой, старческой улыбкой кураторъ.
— Химію, ваше превосходительство.
— Тогда вамъ нужно будетъ сдавать экзаменъ изъ греческаго.
«Вотъ тебѣ разъ», — подумалъ Телепневъ и вышелъ отъ попечителя повѣся носъ. Греческихъ словъ онъ и въ глаза не видалъ.
Бурсаки его окончательно обезкуражили, подтвердивши, что на химіи дѣйствительно нуженъ греческій языкъ.
— Ничего, фуксъ, — говорилъ ему покровительственно маленькій ольдерманъ: — я тебя настрочу въ одинъ семестръ, вали на протопопа!
Не очень успокоительно подѣйствовали на Телепнева обѣщанія ольдермана, и онъ, чувствуя, что по-гречески сразу не подготовишься, началъ уже раздумывать — не выбрать ли другую какую науку, гдѣ бы языкъ эллиновъ не сталъ поперекъ дороги. Бросился онъ къ старичку профессору разсказать ему свою бѣду. Хемикъ, копаясь въ своемъ фармацевтическомъ институтѣ, подтвердилъ Телепневу, что, дѣйствительно, греческій языкъ требуютъ съ того, кто хочетъ штудировать хемію, но что, такъ какъ онъ, Телепневъ, поступаетъ ужь изъ русскаго университета и съ такого факультета, на которомъ хемія преподавалась, то, можетъ быть, ректоръ съ него и не потребуетъ греческаго языка. По какому-то особому покровительству небесъ — такъ и случилось.
Ректоръ своей фигурой и комически-надутой рѣчью распотѣшилъ Телепнева. Въ курсивныхъ фразахъ объявилъ онъ ему, что онъ будетъ chemiæ cultor, и приказалъ быть готовымъ въ назначенный день явиться для полученія матрикула и торжественнаго пріема въ студенты.
Взяли съ него десять рублей, и черезъ два дня педель объявилъ ему, что такого-то числа въ аулѣ, т. е. въ большой актовой залѣ университета, Magnificens, т. е. ректоръ, будетъ читать наставленіе новопоступающимъ и раздавать имъ матрикулы.
Насталъ этотъ торжественный день. Аула поразила Телепнева своей первобытной простотой. Дверь въ залу была прямо изъ корридора, такъ что негдѣ, было снять шинели; полъ былъ въ ней некрашенный; колонны, подпиравшія хоры, вымазаны бѣлой масляной краской, а ободранные стулья явились на свѣтъ божій, вѣроятно, въ единъ день съ университетомъ. Подъ старинной кафедрой, вымазанной также бѣлой масляной краской, стоялъ большой столъ, покрытый краснымъ сукномъ съ зерцаломъ. На немъ разложены были какіе-то листы въ родѣ дипломовъ и цѣлая стопа маленькихъ книжечекъ сѣраго цвѣта.
Когда Телепневъ вошелъ въ залу, новички уже собрались. Видъ ихъ не былъ такъ разнохарактеренъ, какъ въ К-скомъ университетѣ; всѣ носили партикулярное платье, всѣ почти были блондины и смахивали какъ-то на одно лицо; между собой переговаривались они тихо, почтительно озирая залу, пытливо поглядывая на красный столъ съ большими листами.
Тутъ Телепневъ почувствовалъ себя уже совершенно одинокимъ, не такъ какъ въ К. Чужой говоръ, чужія лица, какая-то особенная важность на юношескихъ лицахъ, все это сейчасъ бросилось ему въ глаза и говорило, что онъ пришлецъ изъ другаго міра и никогда не сольется съ ихъ задушевными интересами.
Заговорить было не съ кѣмъ, да и не къ чему было придраться. Новопоступающіе видимо ужь раздѣлились на кружки, вѣроятно по корпораціямъ, и только нѣсколько человѣкъ ходило вразсыпную по залѣ. Видъ всего этого университетскаго зрѣлища не представлялъ ничего особенно занятнаго, яркаго и свѣжаго. Зала, не смотря на свою простоту, дышала гораздо большей чопорностью и формализмомъ, чѣмъ внутренность К-скаго университета, со всей его русской казенщиной.
Въ 12 часовъ звякнула ручка двери корридора, всѣ новички встрепенулись и собрались въ кучку; вошелъ ректоръ въ вицъ-мундирѣ новаго покроя съ Владиміромъ на шеѣ и пресмѣшнымъ взбитымъ хохломъ; а за нимъ толстая водяночная фигура сѣдаго оберь-педеля. Ректоръ, высоко поднявъ голову и поправляя свои остроконечные воротнички, зашагалъ какъ журавль но залѣ и, остановившись у стола, выпятилъ впередъ губы и важно кивнулъ головой въ отвѣтъ на общій поклонъ новичковъ.