— Мои милые питомцы! — заговорилъ онъ надутымъ, декламаторскимъ тономъ, съ подергиваньемъ всего туловища. — Вы совершаете великій шагъ въ жизни. Предъ вами открывается великое откровеніе науки; вы проникаете въ святилище знанія. Но не забудьте, благородные юноши, что только тотъ можетъ достойно перешагнуть порогъ храма, кто въ чистотѣ духа и въ возвышенности побужденій почерпнулъ тѣ священныя силы, которыя нужны для принесенія истинныхъ жертвъ единому и всемогущему Богу.
Начало спича показалось Телепневу курьезнѣе попечительской рѣчи въ К. Нѣмцы новички видимо оставались довольны богословскимъ краснорѣчіемъ ректора, который даже покраснѣлъ, выкрикивая огромныя фразы и разводя во всѣхъ направленіяхъ руками по воздуху. Сѣдой оберъ-педель, который, навѣрно, видѣлъ эту штуку въ 30 или 40 разъ, стоялъ безчувственно, въ степенно-лакейской позѣ, положивши жирную ладонь на свое выпятившееся впередъ брюхо.
— Но что способно вести сердце юношей по правому пути? — кричалъ надсаживаясь велерѣчивый ректоръ. — Неизмѣнныя правила благочестія и вѣрности, благоговѣніе предъ божественными и государственными законами, высокопочитаніе къ основамъ семейственности и гражданства.
«Экъ, его прорвало,» — подумалъ Телепневъ и улыбнулся, взглянувши на тучныя чухонскія физіономіи большинства слушателей.
— Здѣсь, — и ректоръ при этомъ взялъ одинъ изълистовъ, лежавшихъ на столѣ: — начертаны основы, по которымъ всякій питомецъ науки долженъ создавать свою жизнь.
И ректоръ приступилъ къ переводу семи правилъ, которыя значились на латинскомъ языкѣ въ студенческомъ матрикулѣ. Каждый пунктъ сопровождалъ онъ многословными и вычурными коментаріями; со слезами на глазахъ и дрожью въ голосѣ онъ увѣщевалъ юношей держаться строго стези добродѣтели и не впасть въ пучину порока и заблужденій.
Истощивши все свое краснорѣчіе, разстегнувши даже отъ наплыва педагогическаго чувства свой вицъ-мундиръ, ректоръ приступилъ къ вызову новичковъ ноочереди одного за другимъ и къ раздачѣ матрикуловъ, вмѣстѣ съ тѣми сѣрыми книжечками, которыя лежали на столѣ. Книжечки эти служили для записыванія предметовъ курса. Новичковъ вызывали по алфавиту.
— Дайте мнѣ ваше честное слово, — торжественно произносилъ ректоръ, подавая руку новичку: — что вы исполните въ святости все то, что законъ и добродѣтель требуютъ отъ питомца науки.
Нѣмецъ ежился, почтительно пожималъ урку ректора, что-то такое бормоталъ и получалъ изъ рукъ его матрикулъ вмѣстѣ съ книжечкой, которыя сѣдой оберъ-педель подавалъ растроганному магнификусу.
Чрезъ эту процедуру прошли всѣ, и Телепневъ, когда подходилъ къ ректору, никоимъ образомъ не могъ настроить себя на чувствительно-торжественный ладъ, и едва удерживалъ себя отъ улыбки, гдядя на красное, плаксиво-величественное лицо ректора, который, какъ заведенная машина, протягивалъ руку каждому подступающему новичку.
Смыслъ всей штуки однако удовлетворилъ его. Сквозь смѣшныя формы, сквозь шумиху ректорскихъ фразъ проглядывало нѣчто разумное и человѣчное, нѣчто въ иномъ вкусѣ, чѣмъ попечительскій спичъ въ К. съ указаніемъ на шляпу и шпагу.
Въ большомъ печатномъ матрикулѣ Телепневъ также не безъ улыбки прочелъ, что онъ названъ Ruthenus и Chemiæ cultor.
Вся церемонія продолжалась полтора часа.
Свернувши вчетверо матрикулъ и спрятавъ его въ карманъ вмѣстѣ съ книжечкой, Телепневъ искренно произнесъ обѣтъ приступить наконецъ къ дѣльнымъ занятіямъ, и внутренно рѣшилъ, что бурсацкая жизнь есть только временный и недолгій для него искусъ.
Профессоръ Шульцъ въ шестомъ часу вечера сидѣлъ въ химическомъ кабинетѣ у своего рабочаго стола и что-то такое накаливалъ паяльной трубкой на спиртовой лампѣ, когда Телепневъ, пройдя темную аудиторію, тихо и скромно остановился въ дверяхъ кабинета и, раскланявшись, проговорилъ заранѣе имъ сочиненную нѣмецкую фразу объ искреннемъ желаніи его заняться спеціально химіей подъ руководствомъ профессора Шульца.
— Schön, schön! — вскричалъ химикъ, вскочилъ и весь задвигался.
Вся его фигура съ взъерошенными волосами и разлетающимися фалдами была олицетворенное движеніе. Онъ заговорилъ такъ скоро, что Телепневъ рѣшительно ничего не понималъ изъ его рѣчи. Кое-какъ однако объяснились. Телепневъ откровенно признался профессору, что имѣетъ самыя поверхностныя познанія и желаетъ начать съ азбуки.