Бурсакъ бралъ въ лѣвую руку рапиру, правой снималъ съ себя свою цвѣтную шапку и, прокалывая ее рапирой, пѣлъ:
потомъ выпивалъ изъ кубка.
Такъ церемоніймейстеры обошли весь кругъ; нѣмцамъ пѣли «Landes-Vater» по-нѣмецки.
Потомъ хоръ русскихъ бурсаковъ грянулъ:
Звуки этой пѣсни подѣйствовали на Телепнева лучше, чѣмъ все предъидущее. Она говорила, по крайней мѣрѣ, хоть о какой-нибудь самостоятельности передъ нѣмцами. Даже Варцель воодушевился п, не смотря на свои всегдашнія воинственныя чувства противъ нѣмцевъ, распѣвалъ вмѣстѣ съ хоромъ:
Послѣ «Landes-Vater’a» бурсаки разбрелись по рощѣ; а нѣмецкихъ шаржиртеровъ повели гулять, занимая ихъ пріятными разговорами. Въ рощѣ протекалъ ручей. На берегу его нѣмцы соблаговолили прилечь и Мандельштернъ, какъ feiner Kerl, предложилъ имъ сейчасъ же реставрацію.
— Фуксъ, — скомандовалъ онъ Телепневу по-нѣмецки: —бѣги сейчасъ въ корчму и принеси оттуда коньякъ, сахаръ, воды и лимонъ.
— Зачѣмъ ихъ, несчастныхъ, такъ мучить, — сказалъ важно одинъ изъ нѣмцевъ, указывая на Телепнева.
Телепнева ужасно взорвала эта покровительственная фраза. Если-бъ въ немъ было немножко побольше юношескаго задору, онъ ни за что бы не пошелъ въ корчму за коньякомъ. Встрѣтивши Варцеля, онъ таки выругалъ всю бурсацкую братію. Запыхавшись принесъ онъ реставрацію для нѣмцевъ и началъ имъ готовить грогъ. А они развалились по пригорку и разсуждали съ принципалами корпораціи о тонкостяхъ комана.
Стемнѣло. Бурсаки поставили пустую бочку около столовъ, сажали на нее, поочередно, нѣмцевъ съ рапирой въ рукахъ и пѣли: «Fürst von Thoren». Когда очередь дошла до татуированнаго, онъ былъ совсѣмъ готовъ и еле держался на бочкѣ. Пьянымъ, шепелявымъ голосомъ оралъ онъ:
И бурсаки качаясь отвѣчали, кто въ лѣсъ, кто по дрова:
— Ну, rasch, rasch, — командовалъ ольдерманъ, выдѣлывая уже порядочно мыслете. — Фуксъ, костеръ зажигай!
Миленькій помогъ Телепневу собрать въ кучу хворосту на площадкѣ около корчмы. Зажгли костеръ. Большое пламя начало вылизывать темноту огненными языками.
— Ну, фуксъ, — крикнулъ желтый: —скачи, скачи-черезъ костеръ!
Телепневъ такъ утомился и такъ надоѣла ему вся эта возня, что онъ радъ былъ провалиться даже, не то что скакать черезъ огонь.
— Боишься, фуксъ? — спросилъ его покровительственно одинъ изъ нѣмцевъ.
— Боюсь, — отвѣтилъ ему чуть не съ гримасой Телепневъ и, разбѣжавшись, хватилъ черезъ костеръ.
За нимъ Варцель, за Варцелемъ ольдерманъ и вся братія. Даже нѣмцевъ разобрала охота попрыгать козлами, и они пустились скакать.
Пока нѣмцы прыгали, Варцель съ Телепневымъ должны были бѣжать въ корчму и тамъ накрывать на столъ, откупоривать бутылки, намазывать бутерброды. Всѣ привалили ужинать часамъ къ двѣнадцати и послѣ ужина прображничали до утра. Весь гезефъ былъ выпитъ до капельки. Нѣмцевъ понакатили такъ, что они со всѣми принципалами начали цѣловаться. Часовъ въ шесть утра они запросились домой, и ихъ посадили опять въ Stuhlwagen.
— Vivat unsere Gäste! — крикнулъ Мандельштернъ и бросилъ въ воздухъ свою ландсманку.
За нимъ дернули и всѣ остальные бурсаки.
Когда шарабанъ скрылся, Лукусъ и Манделі Штернъ» потирая себѣ руки, заговорили:
— Ну, эти кноты остались, кажется, довольны, напоили ихъ такъ, что до слѣдующаго комерша будутъ помнить. Небось, не скажутъ, что Рутенія ударила себя носомъ въ грязь!
Телепневу такъ противно было это слышать, послѣ всѣхъ заигрываній съ нѣмцами, что онъ только плюнулъ и ушелъ бродить опять по рощѣ, не смотря на свою усталость. Бурсаки думали было продолжать пьянство, но напитковъ не оказалось, а въ корчмѣ ничего нельзя было достать, кромѣ водки. Татуированный предложилъ пройтись по водкѣ, но остальные не согласились и рѣшили лучше, вернувшись въ городъ и выспавшись, задать хорошую реставрацію.