— А ты воткнулъ ли ключъ-то въ поясъ?
— Чего? — воскликнулъ Телепневъ.
— Я вѣдь тебя просилъ, братецъ, воткни ты ключъ въ кушакъ!
— Полно, Миленькій.
— Я вотъ спосылаю Якова назадъ.
— Не надо, что за вздоръ такой.
Они начали пробираться по пашнѣ, забирая вправо отъ большой дороги. Ступая по комьямъ вспаханной земли, Телепневъ незамѣтно все замедлялъ шагъ. Его скоро прошибла испарина, оиъ разстегнулъ жилетъ и отеръ лицо платкомъ. Начало немножко припекать, пахло свѣжей травой и полынью. Телепневъ сорвалъ по дорогѣ стебелекъ придорожника и помахивалъ имъ. А въ голову лѣзли все невеселыя думы. Да это бы еще ничего; а то сердце точно кто сосалъ. Вся молодость приливала въ эти минуты къ молодой груди. Телепневъ шелъ почти какъ на казнь. Ни раздраженіе, ни месть, ни оскорбленное самолюбіе, ничто не говорило въ немъ, не возбуждало его нервной системы.
Межа кончилась. Они вышли на проселочную дорогу, которая вела къ той самой березовой рощицѣ, гдѣ выбрано было мѣсто для дуэли. Они явились первые. Варцель былъ очень доволенъ. Яковъ съ совершенно убитымъ лицомъ стоялъ неподвижно и точно боялся взглянуть куда-нибудь въ сторону.
— Ну, вотъ и прекрасно, — говорилъ Варцель: — пускай же они раскусятъ, мы, не бойсь, первые пришли. Ты ихъ не знаешь, братецъ. Вѣдь они сейчасъ трусомъ, подлецомъ обзовутъ, а вотъ на-же, поди, мы имъ и ткнемъ въ носъ-то.
Онъ зашагалъ но опушкѣ рощицы.
— Вотъ, братецъ, мѣстечко самое удобное, смотри — вотъ между этими двумя березками. Яковъ, подержи-ка ящикъ.
Яковъ, не поднимая головы, торопливо приблизился и съ трепетомъ взялъ въ руки пистолетный ящикъ.
— Вотъ только нужно отсчитать, будетъ ли тутъ тридцать шаговъ. Какъ разъ, братъ, тридцать два шага. Я шаги-то по-хозяйственнѣе клалъ, оно этакъ-то лучше будетъ. Да что ты раскисъ, — взгляни, братъ, сюда, вѣдь не меня на мензуру потащатъ, а тебя!
Телепневъ стоялъ въ безпомощной позѣ, и только послѣдняя фраза Варцеля вывела его изъ раздумья. Онъ взглянулъ на него и не могъ не улыбнуться: Миленькій, въ своей коротенькой мантилькѣ, съ подпрыгиваньемъ шагалъ между двумя деревьями и весь былъ поглощенъ своимъ дѣломъ и теперь точно приготовлялся къ какому-нибудь празднику.
— Хорошо! — крикнулъ онъ. — Вотъ ты стань у этого дерева и цѣль ты, братецъ, вонъ на этотъ сучекъ; его голова какъ разъ подойдетъ, рука опустится и попадешь въ плечо или грудь…
Послѣ измѣренія пространства нечего было больше дѣлать, а противники не являлись. Варцель разостлалъ свою мантильку и легъ въ тѣнь. Телепневъ все ходилъ взадъ и впередъ и усиленно молчалъ.
— Лягъ сюда, Телепневъ, что ты, братецъ, какъ маятникъ шагаешь. Тебѣ успокоиться нужно, а то рука будетъ трястись. И такъ двѣ версты прошли, не шуточное дѣло.
Телепневъ прилегъ возлѣ Варцеля.
— Ты, братъ, не очень смущайся, тутъ старуха на двое сказала. Лукусъ хоть и упражнялся въ стрѣльбѣ больше твоего, да вчера у нихъ пьянство было, онъ съ перепою-то въ точку не попадетъ, рука будетъ ходить.
— Странно мы съ тобой встрѣтились, — заговорилъ Телепневъ.
— А что?
— Да такъ какъ-то, вся эта бурсацкая обстановка… Тебѣ бы совсѣмъ не здѣсь быть, а гдѣ-нибудь въ К., вотъ бы мы тамъ съ тобой сошлись, и навѣрно бы не сталъ ты отмѣривать мнѣ шаги.
— Да ужь это, братъ, въ первый и послѣдній. Выступишь изъ корпораціи, такъ не съ кѣмъ будетъ и срывать. И разлюбезное дѣло.
— Въ первый и послѣдній, — повторилъ съ разстановкою Телепневъ.
— Да что ты, полно, не раскисай, говорю тебѣ,— а то какъ разъ промахнешься.
— Нѣтъ, Миленькій, я не раскисаю; а не хочется мнѣ такъ кончать жизнь. Будь это годъ, полгода тому назадъ, ну, куда ни шло, тогда я хандрилъ, тогда впереди у меня ничего не было, чувствовалъ я страшную пустоту, жилъ глупо и безалаберно; а теперь, теперь мнѣ хочется жить со смысломъ, хорошенько поработать, теперь я только начинаю сознавать, что такое — настоящее дѣло, и вдругъ — эта нелѣпая дуэль!…
— Вотъ отъ этого-то въ тебя пуля и не угодитъ, что тебѣ хочется такъ жить. Вѣрь ты моему слову. А безъ этого бы и на свѣтѣ нельзя было маяться.
Телепневъ усмѣхнулся и легъ навзничь, заложивши руки за голову. Падь нимъ трепетали свѣжіе листики березы, радостно переливая на солнцѣ своимъ нетронутымъ весеннимъ цвѣтомъ. Тонкій, горьковатый духъ шелъ отъ дерева, букашка ползла по бѣлому стволу. Телепневъ смахнулъ ее вѣткой, которую все еще держалъ въ рукахъ, и сталъ разсматривать черныя крапинки на ея красныхъ, жесткихъ крыльяхъ.