«Этакая скотина,» подумалъ Телепневъ и, выслѣдивши минутку, скрылся по-французски, не прощаясь ни съ своимъ новымъ знакомымъ, ни съ проѣзжей знаменитостью.
«Ѣхать, или не ѣхать?» спрашивалъ себя Телепневъ на другой день. «Онъ пошлякъ, этотъ баринъ, но на семейство можно взглянуть. Поѣду.»
Онъ надѣлъ новый вицъ-мундиръ, натянулъ свѣжія перчатки и послалъ Якова за фурманомъ. Велѣлъ онъ ему ѣхать черезъ мостъ по Ritterstrasse, потомъ мимо уѣзднаго училища, совсѣмъ на выѣздъ города. Домъ, гдѣ жило русское семейство, выходилъ фасадомъ въ поле, такъ что нужно было подняться съ улицы на гору, по аллеѣ. Домъ имѣлъ претензію смахивать на замокъ. По угламъ торчали деревянныя башенки съ фальшивыми окнами. Телепневъ подъѣхалъ къ среднему крыльцу часу во второмъ. Внизу, въ сѣняхъ, его встрѣтилъ очень благообразный лакей, въ коричневомъ ливрейномъ фракѣ, и по-рус-ски спросилъ сго — кого онъ желаетъ видѣть. Телепневъ ліазвалъ барина.
— Иванъ Павлычъ у себя, пожалуйте.
Изъ сѣней поднималась деревянная лѣстница, говорившая ясно о нѣмецкихъ наклонностяхъ владѣльца дома, который желалъ придать ему рыцарскую наружность, по изъ экономіи вовсе не позаботился о внутренней отдѣлкѣ.
Во второмъ этажѣ, куда человѣкъ провелъ Телепнева, онъ вступилъ сперва въ небольшую переднюю, изъ которой налѣво была дверь въ столовую, а направо черезъ небольшой свѣтлый коридорчикъ — въ огромную залу. Зала эта была въ два свѣта. Ближайшая ко входу половина ея служила гостиной. Тутъ стоялъ большой диванъ, столъ, покрытый разными бездѣлушками и книгами, словомъ — établissement. Дальняя половина залы, сдавленная съ обѣихъ сторонъ двумя большими нѣмецкими печами, обставлена была двумя зеркалами и рядомъ стульевъ. Направо отъ входа стояло два рояля и этажерка съ нотами.
Лакей провелъ Телепнева, наискосокъ всей залы, къ лѣвому углу ея, оттуда дверь вела въ кабинетъ хозяина. Телепневъ, идя за человѣкомъ, оглянулся во всѣ стороны, но никого не замѣтилъ.
Кабинетъ былъ устроенъ очень уютно. Вдоль одной стѣны раскинулся широкій турецкій диванъ ярко-краснаго цвѣта съ разводами, стѣны были обиты персидской матеріей и увѣшаны трофеями. Надъ каминомъ портретъ молодой женщины съ распущенными волосами; большой письменный столъ, съ придѣланной къ нему этажеркой для книги. Множество гравюръ и мюнстеровская галлерея вдоль всей стѣны, по два портрета въ рядъ.
Баринъ встрѣтилъ Телепнева въ бархатномъ архалучкѣ и малиновой фескѣ.
— Enchanté. Благодарю, что не забыли моего приглашенія. Зачѣмъ вы вчера такъ рано уѣхали, а мы еще много бамбошировали. Садитесь, хотите сигару?
Телепневъ усѣлся покойно на турецкій диванъ; не отказался и отъ сигары.
— Не правда ли, что здѣсь очень мило. Я, знаете, все самъ. Главный мой талантъ — это быть обойщикомъ. Только, къ сожалѣнію, негдѣ мнѣ расходиться. Я, какъ Дюма, котораго настоящее призваніе быть поваромъ.
— Будто бы? — спросилъ Телепневъ.
— Я васъ увѣряю, я съ нимъ знакомъ, онъ нѣсколько разъ говорилъ мнѣ это. Читаю теперь одну вещь. Какъ хотите, а французы все-таки… имъ принадлежитъ иниціатива. Мой постоянный коммиссіонеръ Исаковъ. Я имъ доволенъ. Вы не видали этой книжки?
И онъ взялъ со стола небольшой томикъ, въ желтой бумажкѣ. Телепневъ взглянулъ на обертку и прочелъ: «Les fleurs du mal».
— Нѣтъ-съ, не знаю я этого. Вообще я не охотникъ до французской беллетристики.
— Напрасно, напрасно. Иниціатива все-таки принадлежитъ имъ. Видите ли, это начинающій — этотъ господинъ Бодлеръ. Но я вамъ скажу, какая сила! сколько яду! Такъ и пронизываетъ васъ. И стихъ, по моему, звучнѣе Ламартиневскаго. Конечно, если хотите, сумасшедшее воображеніе, но пикантно, въ высшей степени пикантно. Вотъ послушайте.
Баринъ всталъ посреди комнаты и, размахивая рукой, задекламировалъ:
Nos péché sont têtues, nos repentirs sont lâches. Nous nous faisons payer largement nos aveux Et nous rentrons gaiment dans le chemin bourbeux, Croyant par de vils pleures laver toutes nos taches.
— Наборъ фразъ, — рѣшилъ Телепневъ.
— Послушайте, mon cher, ѣдкость-то, ѣдкость-то. А дальше послушайте:
Sur l’oreiller du mal, c’est Satan-Trismégiste
Qui berce longuement nos ésprits enchantés, Et le riche métal de notre volonté Est tout vaporisé par ce savant chimiste!
— Вранье! — опять рѣшилъ Телепневъ.
— Да вы вслушайтесь! нѣтъ, молодой человѣкъ, вы слишкомъ засидѣлись у нѣмцевъ. Вы извините меня, что я такъ говорю. Вы возьмите съ собой книжку, пожалуйста, возьмите. Вы не подумайте, чтобъ я былъ такъ пристрастенъ къ однимъ французамъ. О, нѣтъ. Изъ нашихъ я очень люблю Некрасова. Я думаю, мои дамы въ гостиной. Пойдемте.