— Помилуйте, — вздохнула барыня — это такъ интересно, познакомиться съ устройствомъ вселенной и видѣть во всемъ…
— Премудрое провидѣніе, — добавилъ Телепневъ. — Но еслибъ за тѣмъ только заниматься естественными науками, толку было бы мало. Конечно, лучше, если дѣвушка узнаетъ про какого-нибудь рака или инфузорію, чѣмъ выдолбитъ генеалогію какихъ-нибудь французскихъ королей; но это все-таки не придастъ ей никакого серьезнаго импульса.
Дѣвица, ходившая въ темнотѣ, остановилась на минуту и начала прислушиваться.
Вышелъ отецъ, морщась и зѣвая. Онъ небрежно подалъ руку Телепневу и началъ широкими шагами похаживать около печки.
— Вотъ, Jean, — обратилась кь нему брюнетка: — m-r Телепневъ опять насъ поражаетъ. При немъ рѣшительно нельзя высказывать никакихъ мнѣній.
— А! — протянулъ онъ и, обернувшись въ сторону своей жены, сказалъ съ гримасой: — здѣсь холодно и вонно. Этотъ дуракъ Гришка всегда навоняетъ лампой.
— Ты куда-нибудь ѣдешь, Jean? — спросила нараспѣвъ супруга.
— Въ клубъ поѣду.
Человѣкъ вошелъ и доложилъ, что чай поданъ.
— Ты, болванъ, всегда навоняешь лампой, — крикнулъ на него баринъ. — Oh, les gens, les gens!
Хозяйка пригласила Телепнева въ столовую, гдѣ на большомъ столѣ шипѣлъ серебряный самоваръ и вмѣстѣ съ сухарями и разными печеньями стояло блюдо съ холоднымъ жаренымъ. Деулинъ былъ очень не въ духѣ и даже не присаживался до тѣхъ поръ, пока дочь не налила ему чаю и не поставила чашку на его мѣсто. Расположеніе духа мужа тотчасъ же отразилось на вздыхающей барынѣ, и она совсѣмъ раскисла. Дѣвица разливала чай, и лицо еще ея было скрыто отъ Телепнева самоваромъ. Только одна брюнетка-была совершенно спокойна и видимо желала занимать не совсѣмъ-таки пріятнаго гостя.
— Получаете вы здѣсь русскіе журналы? — спросила она. — Нынче они оживились.
— Да, я имѣю всѣ литературные и нѣсколько спеціальныхъ, — отвѣтилъ Телепневъ, и подумалъ при этомъ: «хоть бы она лучше меня не занимала, а то я опять ее на чемъ-нибудь оборву».
— Вамъ, вѣроятно, нравится больше «Русскій Вѣстникъ»? — заигрывала она.
— Да, онъ теперь самый серьезный и бойкій.
— Очень, кажется, увлеченъ Англіей.
— Англіей, — вдругъ отозвался Деулинъ, прихлебывая чай. — Я, mon cher, не понимаю этого. Ну, я былъ и въ Англіи. Джонъ-Буль все-таки Джонъ-Буль. Намъ совсѣмъ этого не нужно. Да и никакой нѣтъ свободы. Я самъ собственными глазами видѣлъ, какъ на Regent street полисменъ пинками толкалъ одну женщину. Правда, она была немножко dans les vignes du seigneur. Ho вѣдь онѣ всѣ тамъ тянутъ джинъ. Ну, вотъ вамъ и свобода хваленая. Ахъ, Темира, дай-ка мнѣ еще полчашки… Что это за вкусъ нынче въ чаѣ… этотъ дуракъ Гришка. Oh, les gens, les gens!
— Я думаю, что y французовъ, — начала брюнетка, немножко тонируя: — гораздо больше развито чувство свободы… и они это доказали.
— Вы такъ полагаете? — спросилъ ее Телепневъ, намазывая бутербродъ.
— Да, я въ этомъ убѣждена.
— Вы жестоко ошибаетесь, — рѣшилъ онъ и, проглотивши кусокъ, медленно положилъ ножикъ и выпрямился на стулѣ. — Изъ вашихъ словъ я вижу, что вы совершенно не понимаете глубокой разницы, какая существуетъ-въ историческомъ развитіи этихъ двухъ націй. Французы никогда не любили и не будутъ любить настоящей свободы.
— По, помилуйте, как же?… — начала было брюнетка.
— Позвольте мнѣ досказать. Революціи ничего не значатъ, — однѣ только вспышки. Но французы безъ няньки, безъ опеки правительства, которое имъ все поставляетъ, начиная съ мера и кончая послѣднимъ камешкомъ шоссейной дороги, — безъ этого няньчанья они пропали. И всегда во французскомъ обществѣ возьмутъ верхъ буржуазныя тенденціи, для которыхъ мелкіе интересы и почти рабское поклоненіе передъ центромъ будутъ дороже всякой истинной и разумной свободы!
Выговоривши свою тираду по «Русскому Вѣстнику», Телепневъ прихлебнулъ изъ чашки и увѣренно поднялъ голову. Деулинъ хотѣлъ было что-то возразить, но тряхнулъ головой и, ни съ кѣмъ не прощаясь, уѣхалъ въ клубъ. Супруга его, какъ насѣдка, вся нахохлившись, прослѣдила за нимъ тоскующими глазами, пока онъ не скрылся въ переднюю.
— Но помилуйте, m-r Телепневъ, — горячилась брюнетка.
— Позвольте мнѣ досказать. Англичане совсѣмъ не то: они не будутъ строить баррикадъ, но у нихъ всякій человѣкъ сознаетъ свои права, и правительство не явится руководить каждымъ его шагомъ. Вы не сдвинете никакими силами принципа его «self governement». Вотъ въ томъ-то и бѣда, что у насъ, въ русскомъ обществѣ, все понимаютъ превратно и увлекаются однимъ трескомъ.