Лицо матери было и уязвлено, и точно просило прощенія.
— Нѣтъ, Нина, ты ко мнѣ несправедлива, — проговорила она, наконецъ, поднявши брови, и широко развела ладони.
— Да ужь повѣрь, что это такъ. А теперь, Julie, позволь, я пойду къ Темирѣ. Ты, пожалуйста, не ревнуй, я съ ней немножко поговорю. Выговоровъ ей не буду дѣлать.
— Что-жь, я ничего, пойди, зачѣмъ же ей чуждаться тебя. Я никогда этого не желала, Нина.
Сестры поцѣловались. Брюнетка пошла къ той двери, въ которую скрылась дѣвушка, а барыня осталась сидѣть на диванѣ и начала опять что-то такое ковырять.
Темира, или попросту Таничка, лежала въ кроваткѣ, высоко поднявши голову на подушку, въ ночной кофточкѣ и чепцѣ. Она почти сидѣла на постелѣ. На столикѣ горѣла свѣча, лежалъ карандашъ и маленькая записная книжечка. Темира читала книгу, англійскій романъ, лейпцигскаго изданія, когда къ кровати тихо подошла Нина Александровна, и откинувъ немного рукой бѣлый пологъ, присѣла на концѣ кровати.
— Ma tante, — произнесла нѣсколько удивленнымъ тономъ дѣвушка, и положила спокойно книгу на колѣна, покрытыя вязанымъ полосатымъ одѣяломъ.
— Ну, какъ тебѣ нравится нашъ гость?
— Большой фатъ.
— Отчего же, Темира?
— Конечно, фатъ: показываетъ свою ученость, свои таланты и говоритъ только о себѣ.
— Но это несправедливо. Онъ рѣзокъ, но, кажется, порядочный юноша.
— Я не люблю такихъ. А впрочемъ, онъ меня мало интересуетъ.
— Да ты, кажется…
— Не была съ нимъ особенно любезна, хотите вы сказать, ma tante? Я и не желаю. Пріѣдетъ всякій уродъ и занимай его. Да онъ и самъ себя займетъ: онъ много говоритъ, и слишкомъ много слушаетъ себя, когда говоритъ.
— Послушай, Темира, — сладко заговорила Нина Александровна — мы съ тобой какъ-то. въ послѣднее время совсѣмъ раздружились. Я знаю, что ты не вполнѣ въ этомъ виновата, но все-таки ты теперь въ такихъ уже лѣтахъ, что сама можешь поступать по своимъ симпатіямъ. Было время, когда ты меня немножко любила, любила читать со мной, спрашивала меня обо всемъ, и главное, Темира, вѣрила, что я не хочу стѣснять твоей свободы, ну, а теперь… — и Нина Александровна остановилась.
Дѣвушка выпрямилась совсѣмъ въ постели, и лицо ея стало очень серьезно, почти сердито.
— Вы сами же говорите, ma tante, что я въ этомъ только на половину виновата.
— Да, мой другъ, но твоя maman навѣрно теперь не будетъ уже бояться моего вліянія и ревновать тебя ко мнѣ.
Дѣвушка покраснѣла.
— Зачѣмъ объ этомъ говорить, ma tante, что было, того уже нельзя вернуть. Теперь у меня самой есть настолько ума, чтобы знать какъ себя вести.
— Я, душа моя, — возразила обиженнымъ тономъ тетка: — не выговоры пришла тебѣ читать; если тебѣ не нужно мое расположеніе, то я, конечно, не намѣрена его навязывать, ты напрасно такъ отталкиваешь близкихъ людей, Темира; въ шестнадцать лѣтъ, конечно, всегда воображаешь, что можно прожить безъ всякой поддержки, оскорбляешься каждымъ совѣтомъ и хлопочешь только о томъ, чтобы поступать по своему, но, милый другъ, я считаю тебя за слишкомъ умную дѣвушку!
— Ma tante, прекратимте этотъ разговоръ. Вы мной когда-то занимались, — благодарю васъ. Если теперь въ моей жизни случится что-нибудь крупное и мнѣ нужна будетъ ваша поддержка, тогда вы докажете мнѣ ваше расположеніе. У меня такой характеръ, я несообщителыіа, постараюсь не дѣлать глупостей, а, право, изливаться намъ съ вами не о чемъ.
Нина Александровна встала и сдѣлала нетерпѣливое движеніе.
— Я не знаю, Темира, отчего ты такъ раздражительна, но, какъ я ни терпимо смотрю вообще на вещи, я должна тебѣ сказать, что молодой дѣвушкѣ, въ твои лѣта, слишкомъ рано брать такой увѣренный тонъ и отталкивать отъ себя всѣхъ, кто къ тебѣ подходитъ съ самымъ искреннимъ чувствомъ. Ты вотъ сейчасъ осуждала этого студента, нашла его и фатомъ и Богъ знаетъ чѣмъ, а ему гораздо простительнѣе имѣть то, что такъ непріятно дѣйствуетъ на другихъ. Онъ жилъ больше тебя. И сегодня, какъ умный мальчикъ, онъ очень умно принялъ урокъ…
— Да, для того чтобы порисоваться, — прервала дѣвушка.
— Ну, дитя мое, я тебя больше не хочу безпокоить, я вижу, что мы говоримъ съ тобой на двухъ разныхъ языкахъ, желаю тебѣ покойной ночи.
Она подошла, холодно поцѣловала дѣвушку въ лобъ, бросила взглядъ на маленькую книжечку, лежащую на столикѣ, и скорыми шагами вышла изъ спальни.
Темира повернулась къ столику, взяла записную книжку. По губамъ ея скользила насмѣшливая улыбка, но не впдно было, чтобъ она волновалась.