— Что-жь, и прекрасно.
— Она вообще очень способная дѣвушка, — Нина Александровна осмотрѣлась, въ гостиной никого ие было, — и могла бы очень хорошо развиться; но вы знаете, m-r Телепневъ, въ русскихъ семействахъ это никогда не удается. Матери прежде всего воспитываютъ дочерей своихъ для себя, а не для нихъ самихъ.
— Да, бываетъ.
— И всего болѣе жалко-то, что дѣвочка вдается въ ранній эгоизмъ. Когда нужно было, ее раздражали тѣмъ, что стѣсняли ея свободу, а теперь она никого къ себѣ не подпускаетъ!
«Зачѣмъ ты мнѣ все это, милая, разсказываешь», думалъ Телепневъ, слушая Нину Александровну.
— Сестра моя очень добра, она до такой степени еще наивна и такъ малодушна во многихъ случаяхъ, что она совсѣмъ исковеркала Темиру.
— Я думаю, всего лучше, когда дѣвочка воспитывается подъ чьимъ-нибудь однимъ руководствомъ. У семи нянекъ дитя безъ глазу бываетъ.
Нина Александровна немножко поморщилась.
— Я съ вами несогласна, т-і* Телепневъ. Помилуйте, въ томъ-то вся и бѣда, что отъ дѣвочки начинаютъ разными маневрами отводить такихъ людей, которые были бы ей всего полезнѣе, когда она Формируется. Во-первыхъ, никогда дѣвочка не можетъ быть откровенна съ матерью, но крайней мѣрѣ у насъ, въ русскихъ семействахъ. Тутъ всегда скрытность, всегда ложь. Мать не дастъ и книги во-время. Матери не разскажетъ дѣвочка разныхъ своихъ фантазій и маленькихъ engouements. Все это я испытала сама, и, повѣрьте, горькія слезы проливала о томъ, что не было у меня въ 15, 16 лѣтъ друга, съ которымъ бы я могла быть всегда проста и искренна.
— Вы хотите сказать, Нина Александровна, что вамъ не удалось получить вліянія на вашу племянницу.
Нину Александровну покоробило.
— Я, m-r Телепневъ, говорила не о себѣ, но если вы хотите знать: я, дѣйствительно, очень жалѣю, что разстроили прежнюю привязанность Темиры ко мнѣ.
— Если оно такъ, какъ вы говорите, то кого же винить кромѣ васъ?
— Почему же меня?
— Кого же, Нина Александровна? Изъ словъ вашихъ я понялъ, что ваша сестра, вѣроятно, мѣшала вашему вліянію на племянницу. Если оно такъ, значитъ, вы не были достаточно сильны и не умѣли привязать къ себѣ дѣвочку.,
Нина Александровна ничего не отвѣчала на это.
— Да и вообще я не понимаю, — началъ опять Телепневъ: — изъ чего тутъ биться? Всѣ эти развиванія ровно ни къ чему не ведутъ. Больше тѣшишь собственное самолюбіе.
— Ну, это напрасно. Если такъ разсуждать, то вдашься въ ужаснѣйшій эгоизмъ, ни до кого не будетъ дѣла, никому не дашь поддержки…
— Полноте, Нина Александровна. Все это ненужный идеализмъ, извините меия. Какія тутъ поддержки, зачѣмъ зто развиваніе? Человѣкъ растетъ, видитъ около себя людей. Хорошіе они люди, тогда онъ разовьется въ ихъ обществѣ, а несимпатичны они ему, такъ надо оставить его въ покоѣ. Кажется, это ясно и просто — разсуждать тутъ не о чемь.
— Будемте играть. Хотите Бегховенскую «Леонору»?
— Давайте.
Они начали. Нина Александровна щурила глаза и находилась вообще въ возбужденномъ состояніи, а Телепневъ, работая лѣвую руку, продолжалъ себя спрашивать: «зачѣмъ эга барыня начала съ нимъ изливаться и какое ему дѣло до развитія ея племянницы». Играли они долго, безъ разговоровъ.
— Моя сестра занимается съ Темирой по-англійски, — объяснила Нина Александровна.
— Вы извиняетесь, что она меня не занимаетъ.
— О нѣтъ, я знаю, что вы слишкомъ просто смотрите на вещи, чтобы обидѣться.
— Непремѣнно обижусь.
— А вотъ и онѣ.
Дверь изъ рабочей комнаты Темиры отворилась, оттуда вышла Юлія Александровна одна.
— Продолжайте, продолжайте, — заговорила она. — У васъ прекрасно идетъ. Да вы, m-r Телепневъ, серьезный музыкантъ. Вы намъ доставите много удовольствія.
Она усѣлась на свое обыкновенное мѣсто у стола и заковыряла крючкомъ.
— Проиграемте еще разъ увертюру, — сказала Нина Александровна.
Начали опять барабанить. Мать послушала немножко, потомъ отправилась тихимъ шагомъ въ кабинетъ мужа. Минутъ черезъ пять она вышла оттуда очень блѣдная. Брови приводнялись еще выше обыкновеннаго, лицо вытянулось, ротъ ужасно раскрылся. Она заметалась по комнатѣ, потомъ подошла къ роялю.
— Нина, — застонала она. — Jean себя вдругъ почувствовалъ дурно, онъ тебя желаетъ видѣть. Я, право, не знаю, что мнѣ и дѣлать, — послать за докторомъ, что-ли?
— Ахъ, полно, Julie, онъ просто хандритъ.
— Ахъ, нѣтъ, онъ весь въ жару лежитъ.
— Онъ меня желаетъ видѣть?
— Да, m-r Телепневъ извинитъ.
— Такъ пойдемъ вмѣстѣ, я съ нимъ съ больнымъ не умѣю возиться.