— Ну, нѣтъ, я медицинѣ не учился.
— Знаете химію… И вы человѣкъ съ характеромъ, я это вижу. Мнѣ жизнь моя надоѣла. Я хочу съ ней покончить.
Телепневъ не могъ скрыть улыбки.
— Что-жь вы — отравиться хотите, Иванъ Павловичъ? — спросилъ онъ спокойнымъ голосомъ.
— Хочу покончить, да-съ!
— Полноте, да изъ чего же, скажите на милость?
— У! Что я вынесъ, что я вынесъ, молодой человѣкъ!
— Чѣмъ же вы думаете отравиться? — продолжалъ спокойно Телепневъ.
— Не знаю, mon cher, но я не хочу жить.
Онъ сѣлъ на край дивана и опустилъ трагически голову.
— Я готовъ, я совсѣмъ готовъ. Вы думаете, я жалѣю какихъ-нибудь привязанностей? Нѣтъ. Душа моя мертва. Мнѣ ничего не жалко, ничего. Вы говорили, стрихнинъ очень горько?
— Горько, Иванъ Павловичъ.
— Ну, а этотъ, какъ его, — вотъ все не могу припомнить — какъ его, этотъ кали, кали, кажется?
— Этотъ будетъ повкуснѣе.
— Гдѣ цѣль? Когда цѣли пѣть, то что же? Le néant! пустота, совершенная пустота. Ну, а вы говорите — грубо мышьякомъ?
— Да, мышьякомъ не изящно. Да вы бы прилегли, Иванъ Павловичъ, отдохнули.
— Да, mon cher, я отдохну, я на вѣки отдохну. Не все-ли равно: часомъ раньше, часомъ позже. Вѣдь въ древнемъ Римѣ дѣлали же это, каждый день дѣлали!
— Да, въ древнемъ-то Римѣ, пожалуй, такъ; только вы все-таки, Иванъ Павловичъ, прилегли бы хорошенько.
— Ахъ, mon cher, это все равно.
— Нѣтъ, вы, право, полежите-ка. Я васъ безпокоить не хочу.
— Да куда же вы?
— Я пойду къ дамамъ.
Иванъ Павловичъ заметался на диванѣ, а Телепневъ вышелъ.
Въ гостиной никого не было. Онъ отправился черезъ корридорчикъ въ столовую и тамъ, подойдя къ двери въ буфетъ, отворилъ ее. Въ буфетѣ онъ увидалъ горничную.
— Инна Александровна дома? — спросилъ онъ.
— Дома-съ, онѣ у себя въ комнатѣ.
— Пожалуйста, доложите имъ, — не могутъ-ли онѣ теперь меня принять.
— Сейчасъ, — отвѣтила горничная, посмотрѣвши на Телепнева и скрылась.
Онъ началъ ходить но столовой, полуосвѣщенной одной лампой. Во всемъ домѣ была совершенная тишина. Комнаты нѣсколько напомнили ему большой дикій домъ, и онъ подумалъ: «пе знаю, чтб лучше было, обстановка моей юности, или то, что здѣсь происходить?
— Барышня васъ просятъ-съ.
— Какая барышня?
— Нина Александровна.
«Такъ она барышня», подумалъ Телепневъ. «Вотъ оно что!»
Горничная проводила его въ корридоръ, откуда налѣво подвела къ двери съ небольшимъ окномъ, сквозь которое видѣнъ былъ свѣтъ. Телепневъ сообразилъ, что эта комната какъ разъ выходитъ противъ кабинета Ивана Павловича.
— Пожалуйте-съ, — проговорила горничная и ретировалась.
Будуаръ Нины Александровны въ два окна, съ сѣренькими обоями, съ серебрянымъ зеркаломъ Psyché и небольшимъ письменнымъ столомъ, смотрѣлъ весело. Вправо углублялся альковъ, завѣшанный темной шелковой занавѣсью.
Нина Александровна сидѣла на диванѣ въ тѣни и при входѣ Телепнева немножко подалась впередъ.
— М-г Телепневъ, pardon, я нынче что-то расклеилась. Очень вамъ благодарна, что навѣстили…
— Я, Нина Александровна, — началъ Телепневъ довольно сухо: — не зналъ, что вы нездоровы, и пошелъ къ вамъ за дѣломъ.
— Пожалуйста, — говорите.
— Я не имѣю никакого права, какъ посторонній человѣкъ, вмѣшиваться въ то, что происходитъ у васъ въ домѣ. Но я сейчасъ былъ у Ивана Павловича, Онъ сумасбродствуетъ. И за нимъ надо присмотрѣть.
— Ха, ха, ха, полноте, оставьте его. Онъ вѣрно хотѣлъ при васъ застрѣлиться?
— Нѣтъ, застрѣлиться не хотѣлъ, а очень можетъ статься, что онъ какую-нибудь штуку проглотитъ. Вы не смѣйтесь, Нина Александровна, я очень хорошо знаю, что онъ слабый человѣкъ, безъ толку кричитъ и распинается. Но за подобныхъ людей нельзя отвѣчать, Когда они очень раскиснутъ, найдетъ блажь… ну, и отравится.
— Что мы съ вами противъ этого можемъ сдѣлать? — прервала его Нина Александровна насмѣшливо спокойнымъ тономъ.
— Но вамъ все-таки не захочется, чтобы это случилось.
— Конечно, m-r Телепневъ; но онъ сумасшествуетъ, надо оставить его въ покоѣ.
— Нина Александровна, скажу вамъ прямо: не раздражайте его. Притворитесь немножко. Вѣдь это не такъ трудно. Мнѣ кажется, надо сдѣлать это, если не для самого Ивана Павловича, то для бѣдной сестры вашей и племянницы. Будьте съ нимъ почаще. Я также стану заходить къ Ивану Павловичу, если можно, каждый день. Сдѣлаетъ онъ какую-нибудь глупость, по крайней мѣрѣ будетъ возможность если не предупредить, то во-время захватить. У васъ въ домѣ ни одного мужчины, всѣ потеряютъ голову — выйдетъ очень скверно.