— Такъ, однѣ и поѣдете амазонкой?
— Да, амазонкой.
И Нина Александровна начала въ лирическомъ тонѣ:
— Ничего мы не знаемъ и не видимъ, m-r Телепневъ. Живемъ безъ всякихъ интересовъ въ глупой и безцѣльной жизни…
«Ну, это Иванъ Павловичъ въ юпкѣ», подумалъ Телепневъ.
— Не принимайте, пожалуйста, моихъ словъ за фразу, m-r Телепневъ. Я говорю не изъ сумасбродства, не изъ слабости. Я не Иванъ Павловичъ. Стращать всѣхъ отравленіемъ не стану, но я такъ страдаю…
— А вы замужъ ступайте. Какъ рукой сниметъ.
— Ахъ, полноте. Женщина, когда разъ разрушитъ свой душевный миръ, если она свою первую молодость проведетъ глупо, гадко, если она почувствуетъ презрѣніе къ себѣ и къ тѣмъ, кто около нея, — кончено, жизнь загублена.
— Да ужь, Нина Александровна, что разъ упустишь, того не вернешь. А впрочемъ, если вы дѣйствительно почувствовали сильное отвращеніе къ вашей прошедшей жизни, кто-же вамъ мѣшаетъ зажить заново. Если же вы такъ слабы, что не можете взяться за умъ, въ такомъ случаѣ все это безполезные разводы.
— Вы мужчина — эгоистъ, — вскричала Нина Александровна. — Всѣ вы на одинъ покрой. Я у васъ не нравоученія прошу. Я вижу, что нынче молодежь — ужасъ что такое! Вотъ и въ нашей Татьянѣ Ивановнѣ тотъ же духъ: резонерство, эгоизмъ, гордость сатанинская. Вы къ нимъ подходите, а они оскорбляютъ васъ и умничаютъ.
Нина Александровна вдругъ зарыдала. Она не сдерживала своихъ рыданій. Въ эту минуту, въ нихъ дѣйствительно сказывалось горе.
Телепневу стало совѣстно.
«Что съ ней дѣлать?» подумалъ онъ, «я не умѣю говорить съ такими барынями, больно ужь она отшибаетъ Ольгой Ивановной.»
— Нина Александровна, — проговорилъ онъ, когда рыданія ея стихли. — Посмотрите на меня. Я вовсе не такой человѣкъ, какъ вы говорите. Когда я повѣрю вашему горю, тогда я заговорю съ вами другимъ языкомъ.
— Не вѣрьте, не вѣрьте, — истерически повторяла Нина Александровна. — Я не вымаливаю у васъ сочувствія. Вы сами пришли и вызвали меня на тяжелый разговоръ.
Глотая слезы и выпрямившись, Нина Александровна гордо подняла голову и прищурила глаза.
— Я не нуждаюсь въ вашихъ совѣтахъ, m-г Телепневъ, вы можете оставить ихъ про себя. Благодарю васъ, вы только усилили мою головную боль.
И она приложила руку къ правому виску.
— Не изъ чего сердиться, — отвѣтилъ Телепневъ. — Если я сдѣлалъ глупость, тѣмъ хуже для меня.
И съ этими словами онъ вышелъ.
«Экъ меня дернуло», думалъ онъ, переходя черезъ корридоръ отъ одной двери къ другой. Отворивъ дверь въ столовую, онъ остановился на порогѣ: въ трехъ шагахъ отъ него стояла Темира, и смотрѣла ему прямо въ лицо.
— Здравствуйте, Татьяна Ивановна, — сказалъ Телепневъ, назвавши Темиру въ первый разъ этимъ именемъ.
— Здравствуйте, — отвѣтила сухо дѣвушка. — Откуда вы идете?
Телепневъ не могъ совладать съ маленькимъ смущеніемъ.
— Я былъ у Нины Александровны.
— У Нины Александровны? — повторила дѣвушка.
— Да-съ. Вамъ это, можетъ быть, не нравится?
— Мнѣ рѣшительно никакого нѣтъ дѣла, — оборвала его дѣвушка — до васъ и вашихъ отношеній къ Нинѣ Александровнѣ, но я хотѣла съ вами говорить.
— Я къ вашимъ услугамъ.
Телепневъ взглянулъ пристально на Темиру. Видно было, что она взволнована, глаза особенно горѣли, лицо вытянулось. Въ черномъ платьѣ, на полуосвѣщенномъ фонѣ комнаты, стройная и крупная ея фигура вдругъ дала Телепневу совсѣмъ иныя впечатлѣнія. Строгостію и изяществомъ дышала она. Онъ сейчасъ-же подобрался, почувствовавъ душевную тревогу.
Они начали ходить по столовой.
— Я прошу васъ, — начала дѣвушка: — я могу даже требовать отъ васъ…
— Чего же? — подсказалъ Телепневъ.
— Не являйтесь къ намъ часто теперь.
— Слушаю-съ.
— Отецъ разстроенъ, maman также…
— И вы не хотите, ио вашей гордости, чтобы посторонній человѣкъ что-нибудь замѣтилъ?
— Что замѣтилъ?
Глаза Темиры точно хотѣли съѣсть Телепнева.
— Очень простую вещь, что отецъ вашъ хандритъ.
— Вы меня не хотите понять.
— А вы боитесь развѣ, что я вмѣшаюсь во что-нибудь, что до меня не касается?
Дѣвушка хотѣла что-то отвѣтить, но удержалась.
— Да говорите же. Развѣ этакъ можно вести разговоръ. Вы держите человѣка точно на мундштукѣ.
— Я бы все вамъ сказала. — Въ голосѣ дѣвушки уже заслышалась нервная дрожь. — Но нѣтъ, нѣтъ! Люди не умѣютъ слушать и понимать. Вы къ нимъ подойдете, а они вамъ вмѣсто добраго слова подадутъ крымское яблоко.
Это было почти то же самое, что Телепневъ только-что выслушалъ отъ Нины Александровны, но слышались другіе звуки, звучала живая и чуткая душа.