Выбрать главу

Телепневъ подошелъ къ ней и тихо сказалъ:

— Ничего нѣтъ серьезнаго; подите, успокоите maman. Я побуду здѣсь до пріѣзда доктора.

Голова Темиры скрылась.

Внизу раздался звонокъ.

— Ну, вотъ и докторъ, Иванъ Павловичъ. Только, пожалуйста, вы не говорите ужь ему лишняго. Онъ и самъ догадается.

— Что-жь, я готовъ къ смерти.

— Вы все не то. Лежите спокойнѣе, вамъ сейчасъ, пропишутъ лекарство, и завтра вы будете здоровы.

Иванъ Павловичъ разлегся въ страдальческо-безпомощной позѣ. Телепневъ вышелъ въ залу, когда старикъ-докторъ — туземная знаменитость — только-что входилъ. Онъ остановилъ его въ дверяхъ и тихо, въ двухъ-трехъ словахъ, разсказалъ ему, въ чемъ дѣло. Докторъ приказала, увести Юлію Александровну и раздѣть, и тотчасъ же отправился вслѣдъ за Телепневымъ въ кабинетъ.

Больной началъ было говорить ему трагическія полунѣмецкія, полу-французскія фразы, но угрюмый старикъ тотчасъ сѣлъ писать рецептъ, даже безъ всякихъ разговоровъ. Но Иванъ Павловичъ все-таки не унимался.

— Sauvez-moi, docteur! — вопилъ онъ, дрыгая ногами. — Ich bin todt.

— Seien Sie ruhig, — повторялъ старикъ, прописывая рецептъ.

Онъ всталъ, переговорилъ съ Телеппевымъ, принимая его, кажется, за студента медицины, еще разъ подошелъ къ больному и, улыбаясь, съ нѣмецкимъ акцентомъ проговорилъ:

— Il n’y а pas de danger.

Распорядившись о лекарствахъ, Телепневъ остался опять возиться съ Иваномъ Павловичемъ, тотъ кувыркался по дивану и въ антрактахъ выкрикивалъ фразы.

«Гдѣ же эта виновница всѣхъ золъ», спрашивалъ Телепневъ. «Ужь и она не лизнула ли чего-нибудь, или не похитилъ ли ее какой-нибудь заѣзжій иностранецъ?»

Онъ заглянулъ въ залу. Тамъ никого не было.

«Пускай его пока покорячится.»

Телепневъ позвалъ Григорія, приказалъ ему стоять около Ивана Павловича и подавать ему молоко до тѣхъ моръ, пока привезутъ лекарство. Онъ безъ всякихъ разспросовъ отправился прямо въ комнату Нины Александровны. Въ корридорчикѣ его остановила дѣвушка.

— Вамъ куда-съ? Барышня нездоровы.

— Лежитъ?

— Да-съ, лежатъ.

Телепневъ подался было назадъ.

— А все-таки, моя милая, доложите Нинѣ Александровнѣ, что мнѣ бы очень хотѣлось ее видѣть. Можетъ быть, она меня приметъ.

Въ комнатѣ послышался разговоръ и шумъ мебели.

— Пожалуйте-съ, — пригласила горничная Телепнева, минуты черезъ три.

Нина Александровна въ пеньюарѣ, покрытая шалями, лежала на диванѣ очень больная, съ головой, повязанной бѣлымъ платкомъ. Въ комнатѣ стоялъ запахъ валерьяны.

— Ну что? — спросила она. — Какъ Jean? Я двинуться не могу.

— Ну вотъ. Нина Александровна, и доигрались.

— Опасенъ?

— Ну, умереть-то не умретъ. Да зачѣмъ же было его до этой комедіи-то допускать?

— Развѣ я виновата? Я дѣйствовала съ нимъ такъ мягко. Но сегодня утромъ я сказала ему только, что поѣду на будущей недѣлѣ.

— Ну, и напрасно, Нина Александровна. Вы бы ему ничего не говорили; а объявили бы наканунѣ отъѣзда, ивъ такомъ видѣ, чтобъ онъ не видалъ въ этомъ своего смертнаго приговора.

— Несчастный человѣкъ!

— Да ужь мизерикордію-то мы оставимъ, а подумаемъ лучше, какъ исправить дѣло, чтобы другой разъ такая штука ие повторилась.

— Я согласна даже притвориться, — прошептала Нина Александровна.

— Возьмите вы ужь на себя мужество какихъ-нибудь мѣсяцъ, полтора, а тамъ все обойдется, вы хорошо знаете Ивана Павловича. У него мелодраматическіе замыслы остынутъ какъ разъ.

— Я вамъ такъ благодарна, m г Телепневъ, — томно сказала Нина Александровна, протягивая ему свою красивую и, на этотъ разъ, очень горячую руку.

— Да ужь мы объ этомъ потомъ потолкуемъ, Нина Александровна. А теперь я нойду опять къ Ивану Павловичу: вѣроятно, привезли лекарство. Мы его деиька три, четыре попоимъ, а тамъ приличное наставленіе прочтемъ.

— Вы такъ добры, — проговорила Нина Александровна.

— Къ вамъ заходилъ докторъ?

— Нѣтъ; я терпѣть ихъ не могу. Я сама себя лечу.

— Что вы принимаете? Впрочемъ я слышу валерьяну.

— Да. Отъ мигрени спиртъ у меня есть.

— Ну, и прекрасно.

— Я не знаю, что съ сестрой; — чувствую, что предстоятъ еще безконечныя сцены.

— А вы только будьте помягче, Нина Александровна. Ужь не такая ваша сестра женщина, чтобъ ее бояться.

— Боже, когда я вырвусь изъ этого дома!

— Когда я вамъ прикажу, — закончилъ Телепневъ и разсмѣялся. — А теперь лежите спокойно и ждите отъ меня добрыхъ вѣстей.

Нина Александровна приподнялась и очень нѣжно пожала руку красивому студенту, который велъ себя такъ безцеремонно.