Мне показалось, что ветки пошевелились.
— Выходите сейчас же, Кафф! — закричал я.
Я отодвинул заложницу от окна и увидел двойной ствол его ружья как раз там, где заметил какое-то движение. Потом вспыхнул жёлтый огонь. Пули Батиса обладали страшной разрывной силой. Он промахнулся лишь на ладонь, и верхняя часть рамы разлетелась вдребезги. Одна щепка впилась мне в бровь. Рана была незначительной, но пробудила во мне космическую ярость. Я бросил заложницу на пол, словно коврик, и придавил её сапогом. Таким образом руки у меня освободились, и я теперь мог оросить кусты дождём свинца, держа винтовку на уровне груди и покрывая всю видимую территорию. Где бы ни находился Батис, таким образом я вынуждал его пригнуться. На мой новый окрик он ничего не ответил. Что он замышлял? Взять меня штурмом? Осаждающие всегда владеют инициативой. Мне не оставалось ничего другого, как бешено скакать от одного окна к другому, тяжело и шумно дыша. Если Батису удастся подобраться к одной из стен, я буду в опасности. Через окно, которое выходило на заднюю сторону дома, мне было видно, как он шёл по пляжу, чтобы напасть с тыла. Я выстрелил, но гряда берега уберегла его от пули.
— Я вас уничтожу! — закричал он, пригибаясь. — Клянусь святым Христофором, я вас убью!
Тактический расклад, однако, не соответствовал его словам: Батис оказался в западне. Пока он лежал, растянувшись на песке, я не мог его видеть. Но рано или поздно ему придётся подняться, чтобы уйти с берега по правой или левой стороне, и в этот момент он превратится в идеальную мишень. А если он там задержится, тем хуже для него: наверняка морские чудовища будут очень рады найти его лежащим на песке.
— Сдавайтесь! — приказал я. — А не то я убью вас обоих!
Батис принял решение намного раньше, чем я того ожидал, и бросился бежать в левую сторону, рискуя жизнью. Он двигался, пригибаясь, и кричал удивительно тонким женским голосом. Я успел выстрелить только два раза. Пули улетели в море, а он скрылся в лесу.
Обмен выстрелами закончился. Может быть, он вернулся на маяк? А может, Батис давал мне время на размышление. Как бы то ни было, я не считал терпение его добродетелью. Закрепив на шее заложницы верёвку и привязав другой её конец к ножке кровати, я открыл дверь и вытолкнул странное существо наружу. Мне казалось, что Батису такое зрелище наверняка причинит боль и он допустит какую-нибудь оплошность. Пленница постояла в нерешительности, потом побежала, думая, что оказалась на свободе. Верёвка натянулась, и напряжение отбросило её назад. Безмозглое существо.
Прошло несколько минут. Никакого ответа. Я подглядывал через окно: заложница, связанная и обессиленная, лежала на земле. Иногда она пыталась подпрыгнуть, как оставленная на привязи собака, которая хочет найти своего хозяина. После одной неудачной попытки она, немного отдохнув, предпринимала новую. Вдруг меткая пуля перебила верёвку. Какой верный глаз! Последующие события можно объяснить только результатом охватившего нас безумия: вместо того чтобы стрелять друг в друга, мы оба побежали наперегонки за заложницей — я из дома, а Батис из леса, но ему пришлось покрыть большее расстояние. Одной рукой я схватил пленницу за шею, в другой сжимал винтовку.
Стрелять из неё, как из пистолета, было неудобно, и я промазал. Кафф подпрыгнул, как шерстяной мяч, с развевающимися на ветру волосами, не снимая гарпуна со спины. Он не мог стрелять в меня, потому что боялся ранить ту, которую хотел заполучить обратно.
— Сдавайтесь! — приказал ему я. — Иначе вам смерть!
Он плюнул в мою сторону и побежал в лес, ловко петляя. Я убедился в правоте старой истины: человека, который умеет двигаться, очень трудно убить. Расстреляв все патроны ремингтона и проклиная свою меткость, я вернулся в укрытие, подгоняя заложницу ударами приклада.
Сумерки падали на землю сетью теней. Я представил себе лес, по которому тайком бродит охотник, себя самого с винтовкой в руке на острове, полном чудищ, рядом со странным порождением океана, и всё показалось мне необычайно фантасмагоричным. Не прошло и четырёх суток с тех пор, как я обсуждал проблемы ирландской политики с капитаном торгового судна. Я сказал себе: всё это страшный сон; а потом — да, да, это явь. Этот спор о разумности мира был неожиданно прерван выстрелом, который вернул меня к действительности. Близились последние минуты перед восходом луны, и мои мысли были заняты чудовищами, а не Каффом, когда мощный голос сказал: