— Вы хотели спрятаться на маяке — и добились этого. Хотите, чтобы я поздравил вас? Вы не понимаете ничего. Вы из тех, кто чувствует себя свободнее, когда приближается к решётке своей тюрьмы. — Он сделал нетерпеливый жест. — А сейчас давайте патроны. Лягушаны уже на подходе.
Я отодвинулся и пропустил его к ящику. Несмотря на то что Батис нёс своё ружьё, ремингтон и ящик с патронами, он взлетел по лестнице одним махом. Я увидел на полу пустые мешки, которые могли послужить мне матрасом. Чудища выли. Кафф стрелял где-то наверху. Моей единственной мыслью было только одно: а сейчас спать, спать.
Спать.
Спать.
Спать.
6
Когда я проснулся, в мире царила безмятежная тишина. Этой ночью жизненные силы вернулись ко мне подобно душе Лазаря, которой было приказано возвратиться на своё место. Там, снаружи, волны мягко плескались о прибрежные камни, и шум моря служил мне целительным бальзамом. Я лежал на полу и рассматривал внутреннее пространство маяка, которое казалось мне сейчас одновременно строгим и уютным. Около винтовой лестницы, на уровне каждого её витка, в стене были сделаны узкие бойницы, сквозь которые сейчас проникали солнечные лучи. В самом ближнем от меня я заметил медленно кружившуюся невесомую пылинку. Её движения казались исполненными печальной и безрассудной гармонией.
Во рту пересохло. Я приподнялся и взял какую-то бутыль. В ней оказался винный уксус, но мне было всё равно. Будь эта жидкость даже кипящей смолой, я бы её всё равно выпил. Движение причинило боль: тысячи иголок впились в моё тело, словно кровь многие годы не бежала по жилам. Всё ещё сидя на полу, я заметил значительные перемены в обстановке помещения. Оно и раньше служило складом, но сейчас здесь повсюду громоздились ящики, мешки и сундуки. Я присмотрелся. Это был мой багаж. Батис вошёл на маяк.
— Как вам удалось перенести весь этот груз за одно утро? — спросил я голосом человека, который отходит от наркоза.
— Вы проспали больше двух суток, — ответил он, снимая с плеч мешок с мукой.
Я в полном отупении посмотрел на свои руки:
— Я хочу есть.
— Так я и думал.
Он не прибавил больше ни одного слова. Я поднялся за ним по лестнице. На ходу, не поворачивая головы в мою сторону, Батис сказал:
— И вы их не слышали? Никакого шума? Вчера ночью мне показалось, что дело — дрянь. В последнее время они озверели как никогда. — И он добавил, понизив голос: — Мерзкие твари…
Кафф поднял крышку люка, и мы вошли в верхнее помещение.
— Садитесь. — Он указал место за столом и стул. Мне оставалось только повиноваться. Батис вышел на балкон и стал набивать свою трубку, осматривая окрестности. Я опёрся локтями о стол и потёр лицо ладонями. Передо мной поставили тарелку. Я увидел тонкие пальцы с перепонками между ними. Не отдавая себе отчёта в том, что делаю, я вскочил со стула. Крик ужаса застрял у меня в горле. Было слышно, как стучит сердце. Я понял, что снова на острове.
— Не надо кричать, — сказал Батис. — Это просто гороховый суп.
Кафф причмокнул губами, как крестьянин, который велит лошади двигаться с места. Животина исчезла в проёме люка, точно испарилась. Мы не сказали друг другу ни одного слова, пока я не закончил есть.
— Спасибо за суп.
— Он из вашего гороха.
— Тогда спасибо за то, что вы меня им угостили.
— Вам его подала она.
Её не удерживали ни цепи, ни верёвки.
Я спросил:
— И ей не приходит в голову убежать с маяка?
— Разве собака убегает с хутора?
Он замолчал. Мне не удалось избежать некоторой доли ехидства:
— И какими же ещё качествами она обладает? Умеет лишь носить вёдра и тарелки? Может, вы её и латыни обучаете?
Его взгляд стал жёстким. Батис не хотел ссориться, но был готов дать мне отпор.
— Нет, — ответил он. — Ни латыни, ни греческому. Я показал ей вот это. — Он приподнял приклад Ремингтона. — А это стоит всех уроков латыни и греческого вместе взятых.
— Да, вы правы, — сказал я, потирая виски. Ужасная мигрень не позволяла мне продолжать разговор.
— Но если вам угодно получить ответ на свой вопрос, я отвечу: у неё есть и другие весьма ценные качества. Когда лягушаны приближаются, она поёт.
— Поёт?
— Да, поёт. Как канарейка. — На его губах мелькнула тень улыбки — глубоко запрятанной, отвратительной и зловещей, а потом он добавил: — Мне кажется, что она приносит удачу своему хозяину. Это самое полезное домашнее животное, какое только можно отыскать в этих краях.