Эл Бекер поднял руку и получил слово.
– Я вовсе не уверен, что это так уж хорошо, чтобы раввин, который получает зарплату от нас, который призван обслуживать в первую очередь нас, занимался делами, не относящимися непосредственно к нашей синагоге. Но, может быть, наш уважаемый президент тут несколько преувеличивает. – Он нагнул вперед свою бычью выю, уперся кулаками об стол, окинул взглядом зал и, повысив голос, продолжал: – Должен сказать, что едва ли найдется среди вас кто-нибудь, кто питал бы к Джейкобу Вассерману, нашему уважаемому президенту, более глубокое почтение, чем питаю я. Я ценю его как человека, высоко ценю его усилия, направленные на благо нашей конгрегации, я уважаю его честность и преклоняюсь перед его мнением. Если он мне скажет, к примеру: "Вот этот человек – хороший", я готов поставить десять Лротив одного, что так оно и есть. И когда он говорит, что наш раввин – хороший человек, то мне и в голову не придет не соглашаться с ним. И все-таки, – Бекер воинственно выдвинул подбородок, – я скажу, что для нашей общины он не подходит. Пускай он как раввин и великолепен, но не в нашей конгрегации. Я знаю, он ученнейший человек, однако в данный момент нам ученость ни к чему. Мы являемся частью населения нашего города. В глазах наших христианских соседей и друзей мы – одна из религиозных организации города, и нам нужен человек, который достойно представлял бы нас перед этими нашими соседями и друзьями. Человек, способный производить впечатление на трибуне, наладить нужные общественные связи, подобающим его положению образом. Директор средней школы сказал мне доверительно, что в будущем году он намеревается поручить торжественную речь на выпускной церемонии духовному руководителю нашего храма. И вот, представьте себе нашего раввина на сцене, в неглаженных брюках, измятом пиджаке, взъерошенный, с болтающимся галстуком, рассказывающий, как он это любит, анекдоты из Талмуда, которых сразу и не поймешь, – нет, друзья, как вы себе хотите, а это будет сплошной позор для всей нашей общины.
Слово было предоставлено Зйбу Райху.
– Я долго говорить не буду, а скажу только вот что. Я очень хорошо понял, что имеет в виду мистер Вассерман, говоря, что, помимо своих обычных функций, раввин занят еще и целым рядом других дел. Мне выпала честь взглянуть лично на эту сторону его деятельности, и разрешите мне заверить вас, что дело, о котором шла тогда речь, имело для меня исключительное значение. Должен сказать, что с тех пор я смотрю на работу нашего раввина совсем другими глазами и питаю к нему самое глубокое уважение. Может быть, он действительно не Бог весть какой оратор, но когда он обращается к нам с проповедью, он говорит дело, и до меня во всяком случае его слова доходят очень и очень. А по-моему, это куда важнее, чем если бы кто-нибудь разыгрывал перед нами какую угодно роль и потчевал нас какими угодно высокими словами. Наш раввин, по крайней мере, говорит искренне, чего я не могу сказать, увы, о многих знаменитых раввинах, которых мне доводилось слушать.
Доктор Пирлстейн взял слово, чтобы поддержать своего друга Эла Бекера.
– Мои пациенты то и дело спрашивают меня – нельзя ли им воспользоваться рецептом, который я им выписал год назад, или выписал какому-нибудь их знакомому, страдающему приблизительно той же болезнью. И каждый раз мне приходится объяснять им, что добросовестный врач выписывает рецепт в строго индивидуальном порядке, принимая во внимание индивидуальные особенностй пациента в данный момент.
–. Стаканчик виски всегда можно прописать любому и каждому, – бросил кто-то, и врач включился в общий смех.
– А хочу я сказать этим то же самое, что сказал Эл Бекер. Ведь никто ж не говорит, что раввин у нас неуч или ханжа. Весь вопрос в том, соответствует ли он специфичным требованиям нашей конгрегации на данном этапе. Является ли он тем индивидуальным рецептом, который прописал бы врач в этой ситуации?
– Ну, врачей на свете много…
Все загалдели, и Вассерману пришлось несколько раз ударить ладонью по столу.
Один из тех, кто присутствовал на правлении впервые, поднял руку и получил слово.
– Вот что, друзья. Что толку в этих прениях? Когда обсуждаешь проект какой-нибудь, то чем больше высказывается мнений, тем яснее все становится. Однако, когда речь идет о живом человеке, разговоры совершенно ни к чему:все только еще больше запутывается. Мы все знаем раввина, каждый из нас знает очень хорошо – хочет ли он его, или не хочет. А раз так, то препираться нечего, а нужно проголосовать.