– Ну, не такие уж они и хитрые, – сказал Эплбери. – Как-то мне пришлось сделать одну работу у кого-то из них на мысу. Тот – толстый такой был еврей – спросил о цене. Ну, я, конечно, заломил – чтобы было с чего сбавить. И что ты думаешь? "Согласен, – сказал, – только делайте аккуратно". Впрочем, жена все время путалась в ногах: то ей колер не понравился, то "вот эту стену сделайте, пожалуйста, чуть-чуть темнее, мистер Эплбери, а вот здесь шпаклевка не совсем ровная, мистер Эплбери", так что ничего он, пожалуй, и не переплатил. Смазливая, скажу я вам, была бабенка, в узких таких черных брючках – их, кажется, тореадорскими зовут, – и задница так и ходила у нее ходуном: я даже сосредоточиться не мог на работе.
– А я слышал, что Хью Лэниген вроде им уже заявление подал на переход в ихнюю веру, – вставил Гарри Кливе. Все засмеялись, но он не обратил на них никакого внимания, а резко повернулся к Стэнли. – Ты, Стэн, ничего об этом не слышал? Они не делают там никаких приготовлений, чтобы окрестить Лэнигена по-своему?
– Не-е-е…
– Кстати, я тоже что-то такое слышал, Гарри, – сказал Мальколм Ларч. – Не то чтобы Хью собирался перейти в их веру, а только лишь, будто в деле об убийстве той девушки он прямо лезет из кожи вон, чтобы скрыть малейшую улику, которая могла бы указывать на причастность ихнего раввина. Он советуется с ним решительно во всем.
– Ну что ты такое говоришь?– перебил его Кливе. – Если убил раввин, разве станет Хью прикрывать его?
– Не знаю, но только я слышал, будто они пытались пришить дело Бронштейну, который не ходит в ихнюю синагогу, но потом оказалось, что у этого Бронштейна большой блат у какой-то важной птицы, так что пришлось его отпустить. Те, от которых я слышал все это, говорят, что теперь они попытаются пришить дело кому-то постороннему, не из ихней бражки. К тебе, Стэн, Хью не приставал ли?– невинно обратился он к Стэнли.
Теперь у Стэнли уже не оставалось никаких сомнений, что они его разыгрывают, но вместо того чтобы посмеяться вместе с ними, ему стало как-то не по себе. Состроив на лице улыбку, он ответил:
– Нет, не приставал.
– Одного лишь я не пойму, – задумчиво протянул Кливе. – Что могло толкнуть раввина на это убийство?
– Я от кого-то слышал, что это у них религиозный обряд такой, – пояснил Уинтерс. – Врут наверно.
– Я тоже думаю, что вранье это все, – поддержал его Ларч. – Не знаю, как в других местах: в Европе, скажем, либо в Нью-Йорке, где они заправляют решительно всем, но здесь они вряд ли станут.
– Тогда почему же все-таки?– не унимался Уинтерс.
– Она ведь была беременна, не так ли?– Кливе снова повернулся к Стэнли. – Не это ли причина, Стэн?
– Да ну вас к Богу в рай, вы все тут спятили!– огрызнулся Стэнли.
Все захохотали, но Стэнли почувствовал себя нисколько не лучше.
– Эй, Гарри, разве ты сегодня звонить не будешь?– спросил Ларч.
– Поздно уже, – ответил Кливе, взглянув на часы.
– Лучше поздно, чем никогда. – Он подмигнул друзьям. – Правильно я говорю, Стэн?
– Вроде правильно…
Раздался новый взрыв смеха. У Стэнли на лице тоже застыла улыбка. Ему хотелось уйти, но он все-таки не мог решиться. Все молча смотрели, как Кливе набирал номер в будке и что-то говорил в трубку. Немного погодя он вышел из будки автомата, подняв большой палец в знак того, что все, мол, в лучшем виде.
Наконец Стэнли встал, пропуская Кливса на его место.
– Ну, мне, братцы, пора.
– Ну что ты, Стэн!
– Время-то детское, Стэн!
– Да ты ж ничего не пил!
Эплбери схватил его за рукав, но Стэнли рывком высвободил руку и направился к выходу.
24
Карл Мэкомбр, председатель городского собрания депутатов, был мнителен по натуре. Высокий, сухопарый и седой, он уже сорок лет участвовал в местной политической жизни и половину этих лет состоял городским депутатом. Он, правда, получал в год на полота долларов больше, чем остальные депутаты – двести пятьдесят, вместо двухсот, – но это, конечно, никак не могло считаться сколько-нибудь приличным вознаграждением за многочисленные и разнообразные его труды: участие в заседаниях, беготня по городским делам, а главное – изнурительные избирательные кампании каждые два года.
Понятно, что это увлечение политикой отражалось невыгодно на его бизнесе – небольшом галантерейном магазине. Перед каждой новой избирательной кампанией между ним и женой шли нескончаемые споры о том, следует ли ему выставлять свою кандидатуру на новый срок, и во всей избирательной кампании, говорил он, самое трудное было – сагитировать собственную жену.