— Фашистские танки ворвались в город! — сдавленным голосом бросил он на бегу. — Уходите немедленно
О ремонте бомбардировщика нечего было и думать.
Отбежавший было на несколько шагов человек в комбинезоне, предупредивший их об опасности, неожиданно остановился.
— Кто из вас летчик? — обратился он сразу ко всей четверым.
— Я, — ответил Гаранин.
— Сможете повести «СБ»?
Гаранину такой вопрос показался странным.
— Я спрашиваю так потому, что вы летаете на «ЕР-2», — пояснил молодой человек, — а это машина иной системы.
— Где она?
— Вон, в посадке.
— Исправна?
— Так точно! Была повреждена. Час тому я ее отремонтировал.
— Вы механик?
— Техник.
— А где же экипаж самолета?
— Пилот в госпитале, остальные улетели на другой машине. А мне приказано уничтожить: пилотировать ее некому.
— Отставить! Ведите к самолету!
— Слушаюсь!
Вдали показались вражеские танки. Они мчались прямо к летному полю, ведя непрерывный огонь из крупнокалиберных пулеметов.
— Все в машину! Быстр! — скомандовал Гаранин.
Буквально под пулями фашистов он оторвал самолет от бетонированной дорожки и взмыл в небо, набирая высоту.
На «СБ» Гаранин летал еще будучи курсантом авиашколы, но то были самолеты старых серий. Этот — новой конструкции. Все же смекалистый пилот быстро разобрался в системе приборов управления, благополучно долетел до Клина и сдал спасенный бомбардировщик командованию части.
К месту нашей дислокации Леша Гаранин и его товарищи приехали поездом.
— А все-таки молодец этот техник, — вспоминали они в пути парня из калининского аэродрома. — До последней минуты берег самолет, не бросил.
— Жаль, не спросили, как его зовут…
— Забыли.
— А когда в Клин прилетели, он плакал от радости, что машину удалось спасти.
— Да, много приходится им, техникам и механикам, возиться с разбитыми самолетами — латать, чинить, приводить их в боевое состояние, — сказал Гаранин. — Поэтому они почти физически ощущают потерю каждой машины.
— А мы? — сказал Майоров. — Мы разве не ощущаем?
— Ощущай не ощущай, а остались мы, братцы, «безлошадными»…
«Безлошадными» у нас называли всех, кто не имел самолетов. Их, к сожалению, становилось все больше и больше в нашем полку. Пришло время, когда полк уже нельзя было назвать полком: самолетов стало меньше, чем в полноценной эскадрилье. Зато ремонтировались поврежденные в боях машины теперь значительно быстрее: технический состав авиачасти имел больше свободных рук.
Нельзя не сказать несколько теплых слов об этих скромных, зачастую безвестных тружениках войны — механиках, техниках, мотористах, оружейниках. Среди бесчисленного множества примеров самоотверженности, бесстрашия и героизма их вклад в общее дело борьбы с фашизмом велик. Слишком часто выходили из строя боевые машины — почти каждый день, каждую ночь; выходили из строя, но не заканчивали свою жизнь. Золотые руки технического персонала всегда возвращали их в небо. Когда и как ремонтировались они? Трудно сказать. Но мы, летчики, знали: самолеты будут готовы к вылету в назначенный срок.
Помню такой случай. При снаряжении самолетов к очередному боевому вылету произошло самовоспламенение пиропатрона. В результате пострадал инженер нашей эскадрильи капитан технической службы Петр Редько. По настоятельной просьбе полкового врача капитана медицинской службы Анатолия Гаврилова я приказал пострадавшему лечь в госпиталь. Он выполнил мое приказание, но на вторые сутки мы узнали, что наш инженер эскадрильи руководит подготовкой и ремонтом самолетов. Я не стал требовать его повторной госпитализации, так как капитан Редько не мог оставаться без дела — самолеты нуждались в срочном ремонте. А ранение…
— Все равно оторванный палец не вырастет, — шутил Редько.
Да, люди делали все возможное и жертвовали всем, даже жизнью, ради победы над коварным, жестоким врагом.
…В середине октября нашу авиадивизию перенацелили на помощь войскам Калининского фронта. Экипажи других полков, помогая наземным частям сдерживать натиск врага, непрерывно бомбили передовую линию противника. Мы же продолжали совершать налеты на тыловые военные коммуникации гитлеровцев.
В один из таких полетов наш бомбардировщик сильно обстреляли фашистские зенитчики. Осколками разорвавшегося вблизи снаряда самолет был поврежден, но продолжал держаться в воздухе.
«Дотяни до аэродрома, дотяни», — мысленно уговаривал я не то себя, не то машину, обращаясь к ней, словно к живому существу.