— До цели 30 минут полета, — сообщает Куликов.
Подходим к морю. Оно смутно виднеется через образовавшиеся в облаках окна.
— Давай, Саша, снижайся еще, — просит штурман, — Надо искать цель.
Еще теряем высоту.
— Вижу береговую черту. Сделай разворот влево, пожалуйста.
Выполняю просьбу штурмана. Затем еще целая серия разворотов. И вот под нами город.
— Внимание, — голос Куликова торжественный, — бросаю бомбы!
Фашисты начинают обстрел, но уже поздно — мы скрываемся в облаках и берем курс на восток.
Настроение чудесное.
Облегченный самолет легко идет вверх. Высота 7000 метров. Попутный ветер увеличивает скорость. Если до цели мы добирались более пяти часов, то домой долетели через четыре.
А на аэродроме все с нетерпением ждали нашего возвращения.
Через двое суток мы снова в полете. Курс тот же — Кенигсберг. Теперь нас летит много — несколько полков, чтобы нанести по военно-промышленным объектам противника массированный удар.
У нас на борту, в кабине штурмана, кроме штатного экипажа, — военный корреспондент майор Виктор Гольцев. Он и раньше летал с нами на боевые задания, а сейчас ему захотелось посмотреть, как мы бомбим врага в его глубоком тылу.
Мы летим не первыми. Раньше нас ушли другие эскадрильи. До цели еще более ста километров, а мы уже видим зарево пожаров. Подходим ближе, кругом разрывы: на земле взрываются советские бомбы, вверху — вспышки от разрывов немецких зенитных снарядов.
А когда мы зашли на цель и попали под зенитный обстрел, я услышал в наушниках, как Виктор Гольцев с юморком сказал Куликову:
— Сергей Иванович, так нас могут и убить.
— Вполне вероятно, — спокойно отвечает штурман. — Еще как могут.
Бросаю самолет в гущу снарядных взрывов, зная, что второго залпа по этому месту не будет. Таким образом я уже не раз спасал самолет и экипаж от верной гибели. Некоторые даже говорили: «молодчинский маневр». Не знаю, мой это маневр или кто-нибудь и раньше так поступал (вероятнее всего да), но я всегда говорил товарищам: «Ныряй в самый султан разрыва — и ты спален».
Отбомбившись, уходим от цели.
— Подождите, — вдруг слышу взволнованный голос корреспондента, — я хочу сбросить свой товар.
Оказывается, увлекшись наблюдением за бомбардировкой, он забыл о листовках, которые захватил с собой, чтобы сбросить их над Кенигсбергом.
— Вы с Куликовым проверьте, может быть, и бомбы забыли сбросить, — смеюсь в ответ.
Нам стоило большого труда уговорить Гольцева выбросить листовки здесь, так, мол, будет даже лучше: их ветер доставит по назначению, а если сбросить над городом — не исключена возможность, что они упадут в море.
— А там, кроме рыб, читать некому, — шутит Куликов.
Этот аргумент убедил Гольцева, и он согласился.
Мы довольны: все экипажи нашего полка вернулись на свою базу.
Вторжение во вражеское небо началось. За Кенигсбергом мощным ударам нашей авиации подверглись другие города фашистской Германии. Радиодиктор Юрий Левитан торжественно сообщал всему миру: «В ночь на
19 августа 1942 года большая группа наших советских самолетов бомбардировала военно-промышленные объекты Данцига и Тильзита. В результате бомбардировки в городе Данциге возникло большое количество очагов пожара, из них семь — крупных размеров, наблюдавшихся экипажами при уходе самолетов от цели до пределов, видимости. Отмечено 16 взрывов, в том числе пять огромной силы с выбрасыванием яркого пламени и клубов черного дыма. В районе складов портового управления и Данцигской верфи возникло девять очагов пожара.
В Тильзите зафиксировано четыре крупных пожара и несколько взрывов.
При налете на Кенигсберг, Данциг, Тильзит особенно отличились капитан Брусницын, старший лейтенант Гаранин, капитан Писарюк, Герой Советского Союза капитан Молодчий, майор Ткаченко, капитан Несмашный и многие другие…»
Налеты на немецкие города укрепляли веру людей в конечную победу Советской Армии на фронте.
Прошло несколько дней. Нам приказано готовиться к новому полету. Теперь уже — на Берлин. 25 августа я доложил о готовности эскадрильи к выполнению задания.