— Говорит, с пассажиром.
Заинтригованный, я направился в кают-компанию. «Махмуд» оказался мужчиной лет тридцати, одетым по-европейски. Он сидел за столом, листая один из последних номеров «Панорамы севера»[25]. Длинноносый, с низким лбом и беспокойным взглядом фанатика, он встретил меня улыбкой.
— У вас в стране много таких? — спросил он на ломаном английском языке. Его смуглый палец остановился на снимке длинноногой феи в пляжном костюме, победно демонстрирующей на парапете набережной в Сопоте[26] свои безукоризненные формы. — Таких short-time girls[27], — пояснил он, чтобы у меня не оставалось сомнений.
Я встал на защиту незнакомой красотки.
— Никакая это не short-time girl. Она купается. У нас женщины так одеваются на пляже.
Не думаю, что мне удалось его убедить. Склонившись над снимком, он со злорадной и сладострастной улыбкой водил копчиком пальца по стройным ногам девушки.
Но вдруг он поднял голову и взглянул на меня с выражением строгой сосредоточенности.
— Я хочу сказать. Жизнь в Иордании плохая. Очень, очень грустная.
— Почему? — спросил я, пораженный этой внезапной сменой настроения.
— King Хуссейн, наш король, очень плохой. No good. Не not love country. Не love jewish and imperialism[28].
Это заявление не произвело на меня должного впечатления. Я даже подумал, что если король Хуссейн питает симпатию к евреям, то он правитель, не лишенный здравого смысла. К сожалению, этому трудно поверить. Иордания отгорожена от Израиля такой же китайской стеной, как и другие арабские страны. Возможно, причиной возмущения моего собеседника были взаимоотношения, установившиеся в Иерусалиме, где необходимый минимум рассудка диктует определенные формы еврейско-арабского сотрудничества в области охраны святых мест — христианских, еврейских и мусульманских, разбросанных по обе стороны проходящей по городу границы.
Мрачный, угрюмый взгляд человека за столом достаточно красноречиво говорил, что всякие возражения бесполезны. Но я видел, что он на что-то надеется, с напряжением ждет ответа на свои сенсационные сообщения. Моя вежливая, смущенная улыбка явно не удовлетворяла его.
— Как вы думаете? — спросил он наконец. — Что делать?
Я совершенно не чувствовал себя вправе вмешиваться во взаимоотношения между королем Хуссейном и его подданными и беспомощно развел руками.
— Ну, что бы вы сделали? — настаивал мой гость.
— Есть разные способы сопротивления властям, — ответил я уклончиво. — Оппозиция в парламенте…
Он вскочил.
— No parliament in Jordan![29]
— Sorry[30]. Парламент — вещь хорошая.
Я сразу же понял, что совершил ошибку. Огонь, горевший в его глубоко посаженных глазах, не свидетельствовал о восхищении либеральной демократией. Да, парламент — хорошая вещь, но только как оружие свержения Хуссейна. Ведь в этом районе слово «республика» является, как правило, чуть ли не синонимом военной диктатуры.
Я встал; нелепость положения забавляла меня, но вызывала чувство неловкости. Иорданец, однако, не дал мне уйти.
— Это очень просто, — сказал он. — Достаточно пяти тысяч человек — и king Хуссейн… — он выразительно провел рукой по горлу.
Мне оставалось только развести руками, по он загорался все больше.
— Пять тысяч человек я бы нашел, но их надо вооружить. Нужны деньги. Lot of money[31].
Говоря это, он с надеждой смотрел на меня.
Втолковывая ему, что я всего лишь скромный турист, у которого долларов едва хватает на такси в портовых городах, я пытался разгадать смысл этого визита. Провокатор? Но какой интерес может представлять для провокатора незнакомый пассажир польского судна? Скорее маньяк. Глядя на него, я не мог отделаться от ощущения, что передо мной действительность, которой нельзя пренебрегать. Мой гость выглядел бы совсем неплохо в полковничьем мундире. Этот длинный нос, широкие скулы, костлявый подбородок… Я мысленно представил себе его у микрофона, выкрикивающего исполненные ненависти общедоступные лозунги. А вот и заголовки в газетах: «Государственный переворот в Иордании», «Иордания провозглашена республикой», «Израиль мобилизует войска», «Угроза нового конфликта на Ближнем Востоке». Встревоженные дипломаты мчатся на самолетах из столицы в столицу, Организация Объединенных Наций заседает, пишутся резолюции, процветают махинации, растут поставки оружия. Большая политика. Разве этот узколобый фанатик меньше других годится на роль марионетки? Если когда-нибудь он набредет на нужного человека.
Я, если б даже захотел, не смог бы за свои неполных пятьдесят долларов доставить себе это удовольствие. И противник Хуссейна на сей раз ушел ни с чем, получив на память лишь номер «Панорамы севера» и пачку сигарет «Грюнвальд».
Мы снова плывем. Позади остаются желтые и оранжевые бусинки Акабы, лиловые полоски Эйлата и огни поселения в самом конце залива, которое не обозначено еще на карте. Теперь мы знаем, что это лагерь английской съемочной группы, делающей фильм о Лоуренсе, человеке, который, соединив в себе романтическую фантазию с политическим макиавеллизмом, стал повивальной бабкой современного арабского мира.
ХРАНИТЕЛИ МОГИЛЫ ПРОРОКА
Уже сам облик лоцмана говорил о том, что мы приближаемся к сердцу Аравии. Мы взяли его на борт в полдень в открытом море. Суша казалась еще только полоской белесого тумана. Он подплыл на ободранном катере, который обслуживали два черных как смола африканца. Когда он прыгнул с катера к нам на трап, Мы восхищенно переглянулись. Огромный босоногий парень в белой рубахе до пят и тюрбане. Он приветствовал нас улыбкой, неожиданно озарившей его коричневое лицо.
Подступы к порту в Джидде защищены валами коралловых рифов. На них вскипают пузырьки пены, отделяя узкой извилистой полосой темную синь моря от изумрудных отмелей. Путь к берегу сложен и полон ловушек, о чем красноречиво свидетельствуют два ржавых остова разбитых кораблей по обеим сторонам узкого прохода. Нужно хорошо знать дорогу, ибо предупредительные знаки — буи и жерди с привязанными на верхушке тряпками — размещены с беззаботной небрежностью. Только маленькие рыбачьи лодки с отклоненными назад треугольными парусами свободно снуют во все стороны.
Над городом, все еще едва различимым у подножия желтых холмов, описывали круги два сверкающих самолета.
— В сезон паломничества в Мекку, — рассказал капитан, — их здесь полным-полно. Летают, как осы над гнездом. Аэропорт в Джидде становится тогда одним из самых оживленных в мире.
Мекка. Еще дома, до того как отправиться в путь, я с затаенной надеждой измерял на карте расстояние, отделяющее священный город от Джидды.
Я начал расспрашивать лоцмана. Что-то настораживающее скользило в его любезной улыбке, когда он отвечал: да, ходят поезда, да, можно обернуться за один день. Я спросил напрямик: сумеем ли мы съездить туда. Лоцман все с той же любезной улыбкой покачал головой:
— I don’t think so[32].
Наивный простачок, я тогда еще не понимал некоторых принципиальных различий между христианским миром (назовем его так условно) и миром ислама. Мне казалось, что Мекку может посетить любой турист так же, как, например, Рим. Очень скоро я был выведен из заблуждения. Когда мы бросили якорь и на судне появились таможенники и полицейские, рухнула не только мечта о поездке в Мекку — оказалось, что пассажирам вообще нельзя сходить на берег.
Мало того, что опечатали судовой буфет. Каждый из нас заполнил анкету, указывая, сколько спиртного имеется в его личном багаже. Местные власти могли произвести обыск и наложить за нарушение сухого закона колоссальный штраф. Матросов предупредили, что они могут оставаться на берегу только до захода солнца. И нельзя брать с собой фотоаппараты.
До захода солнца… Надо признать, что такая формулировка действует на воображение. Вам сразу ясно, что дело здесь не в распорядке, рассчитанном по часам и минутам. Не часы, а солнце указывает время молитвы, время работы и время отдыха. Ему подчиняются муэззин и купец, ему подчиняется проводник каравана, идущего по пустыне.
25
«Панорама севера» («Panorama Pólnocy») — польский иллюстрированный еженедельник. —