Однако святость этого места не оказывала заметного влияния на жизнь Крны. Удивление, которое вызвали наши аппараты — и в особенности кинокамера Мариана, — свидетельствовало о том, что иностранные туристы здесь нечастые гости; полное отсутствие туристических баз и торговли сувенирами не говорило об особой популярности этого города. Неужели тоска по райской жизни угасла? А может быть, и здесь у людей возникли сомнения? Лично я был твердо уверен в одном: две тысячи лет назад, независимо от того, где и под каким деревом молился Авраам, пугливые женщины, позвякивая латунными браслетами на лодыжках босых ног, носили на головах сосуды с водой из Тигра так же, как те, которые сейчас проходили мимо нас, стараясь не попасть в поле зрения наших назойливых аппаратов. Разве что тогда у них не было бидонов от бензина. Это мелкое различие лучше всего характеризовало историю двухтысячелетнего прогресса.
В конце улочки, на самом краю мыса между реками, находилось нечто вроде маленькой кофейни или клуба — кирпичный сарайчик и обнесенный низкой каменной оградой садик со столиками и стульями разнообразнейших фасонов (совсем как в краковской квартире) — от кухонной табуретки до креслица из алюминиевых трубок в стиле «модерн». Замусоренный газон, как попало протоптанные, посыпанные песком дорожки, несколько тенистых деревьев и цветущих кустов создавали впечатление запущенного, но не лишенного живописности укромного уголка. Вокруг, на протянутой между столбами проволоке, висели разноцветные электрические лампочки. Сразу же за стеной, на клочке песчаного берега, стояли тростниковые сарифы рыбаков. С обеих сторон, в обрамлении пальмовых рощ, несли свои одинаково бурые и мутные воды Евфрат и Тигр, сливаясь прямо перед нами в один тяжелый, с множеством медленных водоворотов поток.
В кофейне не было ни одного посетителя. Мы вытащили привезенные из Басры припасы, а босоногий паренек в необыкновенно грязной галабии поставил перед нами целый набор бутылок с прохладительными напитками. Кроме него в этом заведении сидел изможденный старик, вооруженный тряпкой и коробочкой крема для обуви. Он сидел на корточках неподалеку от нас у подножия дерева; стоило нам поглядеть в ту сторону, как старик, улыбаясь, жестами принимался уговаривать нас доверить нашу обувь его заботам. Из репродуктора в сарайчике доносились рыдающие звуки арабской музыки. Окружающая нас зелень, напоенная влагой даже под раскаленным добела небом, вселяла в наши души безмятежный покой. Как же необходимо слияние человека с природой! Без зелени невозможно представить себе рай земной.
По рекам плыли выдолбленные из стволов деревьев лодки с закругленными вздернутыми кормами и носами. Они были похожи на венецианские гондолы. Почти каждый гребец, подплывавший к водовороту в месте слияния течений, наклонялся и пил, черпая воду каким-нибудь сосудом либо пригоршнею. Так, очевидно, требовал обычай. Наверно, вода в этом святом месте тоже святая. А может, и кишащие в ней амебы?..
Вдруг радио умолкло. Через несколько секунд тихий мужской голос начал фальцетом произносить какие-то молитвенные заклинания. На лицах босоногого официанта и старого чистильщика обуви появилось сосредоточенное выражение. Наши басрские приятели посмотрели на часы.
— Четыре, — сказал кто-то из них.
Снова воцарилась недолгая тишина, а потом раздался энергичный, звучный тенор. Человек говорил быстро и плавно, подчеркивая концы фраз, словно бросал с трибуны приказания.
— Это Кассем, — объяснил нам инженер Стшелец-кий. — Он выступает каждый день в четыре часа.
Речь продолжалась десять минут. Мы поняли только одно, многократно повторяющееся слово: «джумхурия» — республика. Но выразительнее слов была интонация. За ней чувствовалось красноречие прирожденного оратора. Я слушал с удивлением. Ежедневно десять минут! А звучали эти слова так, словно говоривший их был охвачен страстным вдохновением.
В Басру мы возвращались той же (впрочем, кажется, единственной) дорогой. Из Крны мы увозили воспоминание о покое и благотворной тени, а также цветные плоские корзины из пальмовых листьев — первые образцы народного творчества, которые нам удалось отыскать, потому что в Басре, как и в большинстве других арабских портов, базары завалены продукцией современной промышленности Америки, Германии, Японии. Как получилось, что при таком обилии пластика и нейлона обитатели этих мест сохранили облик библейских пастырей?
Над пустыней в ржавом тумане пыли догорало солнце. Когда сгустились сумерки, наша поездка превратилась в дурной сон автомобилиста. Машины проносились мимо нас на бешеной скорости с потушенными фарами. Изредка встречался какой-нибудь «осторожный» водитель, включивший одну фару, да и то почти всегда со стороны, обращенной к обочине дороги. Далеко на западе небо было охвачено заревом. Когда мы проезжали мимо печей кирпичного завода, из-за горизонта всплыла огромная красная луна. Над печами стлался тяжелый черный дым, освещенный снизу кровавыми отблесками огня. Здесь, в огромных пространствах пустыни, он таил в себе какой-то мистический ужас.
Мы строили планы на следующий день. Наши приятели предлагали совершить новую экскурсию — на этот раз на юг, в направлении нефтяного порта Фао. Секретарь посольства приготовил нам сюрприз — встречу с интеллигенцией Басры. Когда глубокой ночью, после ужина в гостеприимном доме Стшелецких, мы вернулись на корабль, в нашей программе появился еще один пункт: нам было приказано явиться в городскую «Резиденс оффис», то есть Управление безопасности. Мы решили воспользоваться случаем и попросить пропуска в Ур и Вавилон.
С этого мы и начали на следующий день беседу с полицейским сановником. Он с серьезным видом выслушал нас, попросил паспорта и предложил сесть на диван против заваленного «китабами» письменного стола. Кроме того, он приказал принести нам чаю. Этот деятель был небольшого роста, с желтоватой кожей, маленькими усиками и гладко прилизанными волосами. У него были темные, холодные, задумчивые глаза хранителя многих опасных тайн, а слова и жесты отличались любезной, но малоприятной сдержанностью. Несмотря на жару, его зеленый мундир был застегнут на все пуговицы. Только спрятавшиеся под письменным столом ноги не подчинялись общей строгой дисциплине. Сановник сидел без башмаков, упершись ступнями в маленькую деревянную подставку.
Мы приготовились к дипломатической беседе, возможно даже к своего рода завуалированному допросу, и поэтому полное отсутствие интереса к нашим персонам нас смутило. Наши паспорта исчезли с письменного стола — служащий в форме унес их в соседнюю комнату. Обычный чиновничий день шел своим чередом, подчиняясь таинственному и тревожному порядку. Появлялись какие-то просители, которые принимались драматически жестикулировать перед неподвижным обличьем власти, с пренебрежительным видом входили сотрудники в штатском и что-то нашептывали шефу на ухо, полицейские, пристукивая каблуками, отдавали рапорт. Время от времени огромный африканец с ковбойским кольтом у пояса приносил кипы «китаб», которые сановник не спеша перекладывал из одной стопки в другую.