На бетонном, уходящем далеко в море мысу стоит ие то башня, не то триумфальная арка — тяжеловесное каменное сооружение, символизирующее роль Бомбея как ворот Индии и соответственно своему декоративному воплощению получившее название «Ворот Индии». Восхищение этим памятником английской безвкусицы вменяется в обязанность каждому туристу, которого в тени величественных сводов подстерегают многочисленные эксплуататоры любопытства и снобизма иностранцев. Полицейский в вылинявших шортах и синих обмотках, обтягивающих изогнутые икры, услужливо предлагает подняться по темным ступенькам, спугивая светом фонарика жирных крыс, а на террасе, с которой открывается вид на огромную голубую панораму залива, назойливо советует, что следует фотографировать. Потом, скорчив болезненную гримасу, долго торгуется, снижая в конце концов цену за свои услуги с пяти до одной рупии с человека. Внизу заклинатель змей в белой пилотке призывно потрясает круглой корзинкой и сделанной из тыквы пищалкой. Запрашиваемое им вознаграждение также быстро сокращается. После недолгих, бурно ведущихся переговоров (мы уже знаем, что остановка означает капитуляцию) он садится на землю, открывает корзину и подносит пищалку ко рту. Ее грустное посвистывание заставляет змею высунуть голову. Кобра раздувает свой капюшон, показывает дрожащий раздвоенный язык и вяло раскачивается.
Утомленные жарой, мы укрылись в маленьком кафе на площади, примыкающей к саду музея. Это заведение явно не было рассчитано на иностранцев. Вокруг непокрытых мраморных столиков сидели за стаканом лимонада или кока-колы толстые мужчины с черными волосами и женственно мягкими ртами, рассуждая, судя по жестам, о торговых сделках. Были там и целые семьи, благоговейно отмечающие праздничный день, — ковыряющие в зубах, позевывающие мужья в просторных, похожих на пижамы одеждах, скромно молчащие жены в шелковых сари, с нанесенными сандаловой крошкой красными пятнышками между бровями, ребятишки, чьи смуглые мордочки торчали над краем стола. Они сосредоточенно ели ложечками мороженое, видимо сознавая неизбежность появления пятен на чистых костюмах.
Я почувствовал, что за нами наблюдают. Однако ни занятые деловыми разговорами мужчины, ни празднующие Дивали семьи не обращали на нас внимания. Вскоре я перехватил бросаемые украдкой взгляды. Четыре склонившиеся друг к другу напомаженные головы, яркие клетчатые рубахи поверх брюк, прищуренные глаза в облаках табачного дыма, пальцы, выстукивающие на столе беспокойные ритмы. Я сразу же узнал их. Они и сюда проникли! Это были парни, дежурившие возле кинотеатров, сотрясаемые конвульсиями от джазовых мелодий, алчно следящие за стоящими перед гостиницами автомобилями, участвующие в бессильных заговорах против нищеты, но не отдающие себе отчета в том, что она является порождением их собственной слабости, живущие иллюзиями завязывающихся на киноэкранах романов. Им было по восемнадцать-девятнадцать лет. Подобно своим европейским собратьям, они цинично кривили губы, так же, как те, были настроены против всего и разочарованы — в общем, пытались казаться живописными «неудачниками». Впрочем, подделка выглядела не слишком убедительно. Эти ребята были чем-то скованы, казались застенчивыми; их жестам, улыбкам не удалось приобрести оттенка жестокости. Руки у них были узкие и нежные, движения — несмотря на притворную самоуверенность — мягкие. Очевидно, в их глазах мы — единственные представители западного мира в этом кафе — были посланцами желанной страны джаза и показываемых в фильмах приключений. Заметив, что я на них гляжу, они пришли в нервное возбуждение. Их вожак с длинными бачками начал кривляться и что-то бубнить себе под нос. С его губ слетали быстрые звуки «ча-ча-ча». Остальные пристукивали пальцами, щелкали зажигалками, поправляли искусно уложенные прически. Одновременно они ежеминутно боязливо поглядывали на своих солидных соседей. Нет, они не чувствовали твердой почвы под ногами. Нетрудно было угадать, чего стоит каждая их лихая поза. Когда они выходили, продолжая кривляться и слишком громко смеясь, у меня создалось впечатление, что они удирают. Бедные, смешные пионеры новой цивилизации!
В сумерках мы отправились осматривать витрины торгующих сувенирами магазинов неподалеку от современного кинотеатра «Регаль». Кроме серебряных индийских украшений там было много китайских и японских изделий, бирманской бронзы, яванских стилетов — «ирисов» — и разных восточных достопримечательностей, неотъемлемо связанных с атмосферой европейского «fin de siècle»[59]. Наша покупательная способность была более чем ограниченна, да и сами эти стандартные сувениры, подделки под старину, ничуть нас не привлекали.
Когда мы стояли у одной из витрин, рядом остановился толстяк, лицо которого уже несколько раз мелькало перед нами во время нашей прогулки. Он делал вид, что тоже рассматривает лакированные шкатулки, «крисы» и белых слонов, но я не сомневался, что единственным объектом его внимания являемся мы. Я слегка потянул Мариана за рукав.
— Пошли отсюда, а то этот тип пристанет.
Но было уже поздно. Толстяк молниеносно сориентировался и уже загораживал нам дорогу, расплывшись в широкой улыбке. Мятые пижамные штаны, черные полуботинки, шарообразный череп, покрытый седой щетиной. Он только хотел узнать, откуда мы.
— О, Голландия! — восторженно воскликнул он не расслышав моего ответа.
Он уже с нами встречался. Голландия — богатая и культурная страна. Он знает многих голландцев. Чрезвычайно симпатичные люди. Что? Мы торопимся? Он извиняется и не станет нам мешать. Толстяк сразу помрачнел, в голосе зазвучали обиженные нотки. Маневр был правильным — он задержал наше отступление, заставил нас вежливо взять свои слова обратно. Индиец продолжал объясняться. Мы не должны думать, что он такой нахал, коих, к сожалению, полным-полно на улицах Бомбея. Он просто заметил, что мы интересуемся искусством, а он как раз тоже поклонник красоты и старины. Он подумал, что мог бы помочь — конечно, совершенно бескорыстно — иностранцам, которым так легко попасть в лапы бессовестных вымогателей. Вот, например, этот магазин: мы бы могли зайти сюда и с полным доверием купить за бешеную цену какую-нибудь ничего не стоящую подделку, тогда как рядом в порядочной старой фирме можно найти настоящие произведения искусства, причем вдвое дешевле.
Он пропускал мимо ушей заверения, что у нас нет денег. Глупости. Посмотреть всегда можно. К тому же это очень просто. Надо только перейти на ту сторону улицы.
Вконец обессилев, мы отдались в его руки. В конкурирующем магазине толстяк чувствовал себя как дома и уговаривал нас не стесняться. Услужливые продавцы зажгли свет в витринах, заваленных точно такими же, как напротив, серебряными подвесками, «крисами», лакированными шкатулками и белыми слонами. Да и стоили они не меньше. После довольно длительного, но не принесшего фирме никакой прибыли осмотра мы снова очутились на улице, где темнота уже скрывала лица белых фигур, а с шумом вечернего движения смешивались отзвуки праздничных взрывов, доносящихся из расположенного неподалеку простонародного квартала Колаба. Наш благодетель преданно сопровождал нас, уверяя, что нет никакой беды в том, что сделка не состоялась. Не нужно принимать это близко к сердцу. Всякий знает, что нужно хорошенько поразмыслить, прежде чем решиться на покупку.
Возле кинотеатра «Регаль» мы поблагодарили его, пожав на прощание руку. Он был тронут. Знакомство с нами его осчастливило. Он удостоился большой чести. Может быть, нас это удивит, но торговля его не интересует. Он бродит по свету в поисках добрых людей и безошибочно распознает их. Ему достаточно было на нас взглянуть, чтобы понять, что мы хорошие люди. С величайшей радостью он оказал бы нам какую-нибудь услугу. Может быть, нас интересуют шелка?
Я категорически отказался, но Мариан, несколько разбогатевший после Кувейта, заколебался, остановившись на краю тротуара. Толстяк немедленно это заметил. О, шелка — это еще более изысканная вещь, чем старинные изделия. Теперь развелось много дорогой фабричной дряни, но человеку сведущему известны в этом городе места, где можно достать кашмирские ткани настоящей ручной работы. Есть тут такие магазины, основанные еще Ганди — слыхали ли мы о Ганди? — с целью защиты бедных людей от эксплуатации. Теперь они перешли в руки государства, но их назначение осталось прежним. Там есть прекрасные ткани ручной работы. И стоят они дешево, потому что предназначены для бедняков. Богатому человеку туда и заходить не стоит, ему ничего не продадут. Нужно взять такси. Лучше «маленькое такси» — дешевле. Даже если мы ничего не купим, посмотреть стоит. С неожиданным проворством он выскочил на середину оживленного перекрестка. Через мгновение он уже поймал такси, уже разгонял оборванных мальчишек, которые выросли как из-под земли, чтобы открыть нам дверцы, уже подзывал и усаживал нас. Мы обогнули шумную площадь Флора Фаунтэйн и свернули на какую-то темную улицу. Наш спутник, сидевший рядом с шофером, повернулся и стал объяснять нам, как вести себя в «святом магазине». Тот магазин, куда он нас везет, еще «святее» прочих, потому что им руководит сам брат Ганди. Поэтому прежде всего следует на пороге сделать жест анджали, вот так, складывая ладони возле лба. Потом нужно каждому из присутствующих в лавке пожать руку и сесть на приготовленные подушки. Затем заведующий магазином, тот самый брат Ганди, помолится за нас, и лишь тогда мы сможем приступить к делу.