— Спасибо, отец, но…
Тамада кивнул одному из мужчин. Тот пошёл в дом.
— Ну все, Никанорыч, — сказал Колька другу. — Пропал ты.
— Чего? — не понял Рожков.
— Конец, говорю, фильма.
— Какого ещё фильма?
— Твоего, под названием «жизнь».
— Чего болтаешь-то.
— Ты погляди, как на тебя тамада смотрит. А вон помощника своего послал в дом за кинжалом. Так что приготовься к самому худшему.
— Перестань.
— А чего перестать-то. Ты же оскорбляешь хозяев и всех сидящих с тобой. И нас с Иванычем позоришь. Здесь, брат, такого не прощают, понял?
Мужчина вернулся из дома и подал тамаде большой, отделанный серебром рог. Тамада наполнил его вином и встал.
— Дорогой наш друг Сандро. Все, кто когда-нибудь пил из этого рога, желали дому Николадзе мира, счастья и благополучия. А пьющий из этого рога сам будет счастлив и здоров. Приглашаю тебя осушить рог и сказать свои слова.
Рог передали Никанорычу. За столом стало тихо.
— Не подкачай, — сказал ему Колька.
— Спасибо, — поблагодарил Рожков и тоже встал. Немного помедлил, принимая решение. — Я скажу с удовольствием… Дорогие друзья! В эти дни, и сейчас я ощущаю себя счастливым человеком. Да, я счастлив! И счастлив потому, что осуществилась моя ещё детская мечта. А я с детства мечтал увидеть Грузию. Увидеть страну великого Шота Руставели, страну мужественных и благородных людей. Я счастлив, что моя мечта осуществилась. Так пусть же мечты каждого из вас сбудутся! Мир и счастье этому дому! Многолетия всем вам, друзья!
С последними словами Рожков припал губами к рогу. Мужчины запели песню, и под её многоголосье Никанорыч осушил рог.
— Спасибо тебе, сынок, — сказал старый Сандро Николадзе. — Из тебя хороший тамада будет.
Мужчины запели новую песню.
— О чём поют, Гурам Александрович? — спросил Колька.
— Они поют, дорогой, о том, что не надо искать себе жену на гуляньи: там она одета в чужое платье. Если хочешь видеть женскую красоту, ищи её во время жатвы ячменя. Вот так примерно. Нравится?
— Очень. Я просто балдею от этого многоголосья.
— Ну тогда слушай. Таких песен больше нигде в мире не поют.
А праздничный ужин продолжался. Селезнёв и Гурам Александрович вели свой разговор. Слушая песню, о чём-то задумался Колька.
Рожкова посадили рядом с тамадой.
— Мужики, хорошие вы мои, братцы дорогие! — говорил он и счастливо улыбался.
Рядом на столе стоял винный бочонок, в отверстии которого одиноко торчал деревянный с насечками брелок Никанорыча.
И лилась многоголосая песня.
Утром родные Гурама Александровича провожали гостей в Тбилиси.
…К зданию вокзала с высоким и узким шпилем подкатили, когда большие часы показывали половину второго часа дня.
Выйдя из машины, захватив чемоданы и сумки, все пошли туда, где стоял туристический поезд. Колька шёл первым, за ним шагал с чьей-то сумкой Георгий. Остальные, чуть поотстав, шли и увлеченно разговаривали.
Колька вдруг остановился, поставил чемодан на землю и огляделся.
— Мужики, — сказал он, когда подошли все. — А поезда-то…. это…. нет.
— Как нет?
— Не может быть.
— Шутишь?
— Да нет, говорю. Вот здесь он стоял, по-моему у этой самой стрелки.
– Могли ведь и перегнать на другой путь.
Все некоторое время глядели по сторонам.
— Георгий, — вмешался в разговор Николадзе, — где ты его видел, когда ездил за вещами?
— Тоже здесь.
— Ты не ошибаешься?
— Нет, Гурам Александрович. Я это место знаю. Точно здесь поезд был.
— Давайте искать, — предложил Селезнёв.
— Стойте все здесь и никуда не уходите, я сейчас, — неожиданно сказал Николадзе и бросился к зданию вокзала.
— Этого нам только не хватало, — произнёс Сергей Иваныч.
— Кто-то из нас, видно, здорово нагрешил в эти дни. Признавайтесь — кто? — спросил Рожков.
— Ты и Георгий, — сказал Колька.
— Почему я? — удивился Георгий.
— Марина, наверное, на тебя обиделась. Вот и уехала раньше времени.
— Э-э, не говори так, дорогой. Георгий никогда женщин не обижал.
— Да я ничего, Георгий. Я просто так. А, может, и вправду пойти поискать поезд-то. А, Иваныч…
— Погоди, не суетись.
— Куда ты спешишь, слушай? — опять удивлённо сказал Георгий. — Вон уже и Гурам Александрович бежит.
К ним и вправду от вокзала спешил Николадзе.
— В машину, быстро! — ещё издали крикнул он.
Все бросились к машине.
— Скажи, что случилось, Гурам, — на ходу спросил Селезнёв.