— Я вас категорически не понимаю, вы — люди прошлого. Все человечество долгие годы стремилось улучшить жизнь, построить идеальное общество. И, наконец, мы здесь. Дальше двигаться некуда — крайняя остановка для прогресса. И что? Люди счастливы, как и предполагалось, наслаждаются свободой, равенством и братство. «Лови минуты счастья, заставляй себя любить, влюбляйся сам!» — все это теперь возможно. Но нет, до сих пор находятся люди, которым чего-то не хватает, они сами не знают чего. Они готовы слепнуть от солнца, калечить себя, даже убивать. Ради чего? Раньше такое страдание было залогом будущего счастья, теперь — просто пытка. И кому вы помогаете этим? От вас уже ничего не зависит. Лучшее, что вы можете сделать — получить удовольствие от жизни в память о людях, которые все это строили, — он опомнился и ушел, мы остались вдвоем. У меня был ответ, но я хотел его говорить.
— Все-таки вперед двигаться для человека было важнее. Как бы не убеждал он себя, что ради великой цели труды его, суть его в движенье, — ответил старик, не заметивший ухода оппонента.
Поднимаясь по лестнице, я услышал у одного из соседей:
«Нормальный человек найдёт в любом месте страдания по себе
Даже на обетованной земле, и в коммунизме обещанном
Мы будем страдать по женщинам…»
Неужели кому-то приносит удовольствие страдание других людей. Я не могу смотреть на ее белое платье, светлые волосы, красные глаза. Было видно — она не спала ночь. Ей сложно уснуть одной. Так, мы сидели, не находя подходящих слов. Мы знали, что в этот вечер прощаемся навсегда. Из соседнего дома в открытое окно полилась музыка, мне неизвестная, но проникновенная, хотя в такие моменты эстетическое чувство притупляется. Я встал, взял ее за талию, она недовольно посмотрела на меня, но положила руки на плечи. Мы закружились в танце, в нашем последнем танце.
Проснулся рано, она еще спала, я аккуратно встал, пытаясь ее не разбудить, укрыл одеялом ее голое тело. Выходя из квартиры, я оглянулся и понял: «Всё, я уйду и больше не вернусь».
У меня было много времени в запасе, но я решил не медлить, и направился в издательство. В моем городе ярко сияло солнце, оно отражалось в улыбках взрослых и детей, в голосах их звучала улыбка и харизма, в их душах пели ангелы, все были молоды и прекрасны. Я поздоровался с Пяткой. Откуда-то играл Сигизмунд Кац. Вот такой он замечательный город солнца.
О чем думает человек, идя на смерть? Мысли отвлеченные. Почему-то мозг концентрируется на мыслях о прошедшей жизни, не думая о будущей смерти. Я понял это позже.
Я всегда этого хотел, но никому никогда не говорил. Говорить! Да, надо было почаще говорить людям о своих чувствах. Если бы я был откровенней жизнь сложилась бы иначе. Я изолировал себя сам от других людей, ни с кем не обсуждал свои чувства, мечты и желания. Несгибаемый, всегда позитивный, готовый помочь. Помогая другим, забыл о себе. Я был уверен, что справлюсь один, что я сильный, меня хватит для всего и всех, а в итоге не хватило даже на себя.
В просторном белом здании, заваленном книгами, сидел один человек.
А ведь никто и не знал до последнего момента. Жертва низкой самооценки. Проблемы других людей более важны, чем твои. Кто ты такой?
Он узнал меня, поздоровался, выдал колбочку с прозрачной жидкостью.
Не говорить о своих трудностях, пустяки ведь. Вот во что это вылилось. Прямое следствие многолетнего собственного уничижения.
— Хотите отказаться?
Искренность оказалась не пустым звуком.
— Может быть это характерная черта вашего так называемого искусства? — услышал я, пройдя несколько шагов вперед.
В конце коридора белая дверь без надписей.
Это правда мои последние слова?
За ней пустая комната, окрашенные в белое и стены, и потолок, и пол; это не давало понять размеры комнаты.
Она тебя любит! Хотел ли я ее любви? Едва ли. Но это одно из свойств любви. Она исходит от тех, от кого ты не просишь. Так она играет с нами.
Я сел на пол, открыл колбочку.
С ней я был счастлив.
Всем горлом почувствовал жидкость.
Я никогда не хотел счастья, есть на свете дела поважнее
Она попала в желудок
Я мог сразу ей отказать? Да. Ошибка. Ее уже не исправить.
Я закашлял, на белоснежный пол упали три капли крови.
Мы бы не были бы счастливы. Я бы всегда любил искусство большее, чем ее.
Оставалось немного, но боли не чувствовалось.
Прости? Вот что надо было ей сказать. Слова так поздно приходят, но в этот раз слишком поздно. А все-таки, кто бы что не говорил, но в раю нет места людям