К воротам прислонясь,
прохожих озирает лики.
И мужа вспоминает.
Сполна хлебнул он лиха
И глад и хлад у врат Стены Великой {27}.
Как жаль его, прожившего толику!
Простившись с ней, он меч воздел
Ворвался враг в родной предел...
Остался ей колчан
с тигровым золотым узором,
В котором пара
с белым опереньем стрел,
Где паутину свил паук
и пыль легла густым убором.
Жизнь этих стрел вотще прошла:
Возврата нет тому,
кого могила ратная взяла.
И было видеть их
невыносимо!
Спалила все
и вот они - зола...
Так - если воды Хуанхэ
плотиною остановимы,
То ветер северный и снег
вовек неодолимы.
В Сюаньчжоу в башне Се Тяо {28}
пирую на прощанье с господином Шу Юанем
Тот, кто покинул меня и ушел
солнце вчерашнего дня не вернет.
Тот, кто смутил мое сердце,
с солнцем сего дня найдет тьму забот.
Ветер протяжный на тысячи ли {29}
вдаль провожает гусей.
К ветру лицом - все нипочем
в башне кутить веселей.
В сердце Пэнлая {30} пылает века
кости цзяньаньской строка {31}.
Ей не уступит Се Малого стих {32},
чист, как струя родника.
Вновь пробуждаются образы в нас,
мысли, как птицы, вольны,
В небо ночное взлетают они
глянуть в зерцало луны.
Меч обнажив, рассекаю реку
так же бурлива река.
Ковш осушив, пресекаю тоску
так же тосклива тоска.
Жизнь человека в юдоли земной...
это меж строк опущу!
Волосы завтра с зарей распущу,
на воду лодку спущу {33}.
Удалившемуся от мира почтенному наставнику,
ищущему гармонию
Голубит небеса
вершин лазурных стая.
Годам потерян счет,
даль без конца и края.
Отшельник ищет Путь
и тучу понукает {34},
У древа бытия
в язык ручья вникает.
Там нежные цветы,
там черный буйвол дремлет.
Высоких сосен шум
им белый аист внемлет.
Пока искал слова
на воду солнце село.
Спускаюсь в дым сует
из горного предела.
Пою о расставании с горой Матерь Небес {35},
по которой гулял во сне
О далеком острове Инчжоу {36}
рассказал моряк.
Прячут его волны-исполины,
сокрывает мрак,
не дойти никак.
Молвил и о Матери Небесной
некто из Юэ {37},
Что из пены горней возникает
в радужном огне,
в яви и во сне,
И уходит в небо - как дорога,
словно столп, стройна,
Пять Вершин {38} - как выдернула с корнем,
вовсе не видна
Красная Стена {39},
Даже и Небесная Терраса {40}
в сорок восемь тысяч чжан {41}
И она покорно голову склонила
пред владычицей небесных стран.
Молвленным путем от Матери Небесной
перейти бы вброд, доверясь сну,
Озера Зеркального луну {42}
и попасть в Юэ и У.
Вот луна озерная пронзает
тень мою насквозь,
До Точащего {43} сопровождает,
где и довелось
Князю Се заночевать когда-то... {44}
Незабвенный миг.
Здесь и ныне голубые реки,
заводей прозрачных лик,
обезьяний крик.
Горные сандальи
князя Се надел,
По ступеням туч ненастных
во плоти взлетел.
Средостенье...
вижу, всходит солнечный из моря
круг.
В выси горней
слышу - зорю бьет Заоблачный
Петух {45}.
Бездорожье... тысячи извивов,
поворотов тьма,
Одурманенный цветами, пал на камень,
как сошел с ума,
навалилась тоска
Рев медведей, стон драконов, грохот скал,
звон родников.
Оторопь берет при встрече
с духами лесов,
с трещинами ледников.
Тучи, полные дождя,
ах, черны-черны.
Реки, дымкою дымя,
ах, мутны-мутны.
Раскололось небо, разломалось:
грянул гром впотьмах.
Пики, скалы, горы и пригорки
разлетелись в прах!
Отворились Каменные Двери,
отгремела падь.
Вот он Путь в Небесные Пещеры {46}
жить - не умирать!
Затопила темень все пределы,
и не видно дна.
Золотые пагоды, террасы
озаряют солнце и луна...
Радуга нарядов, ах,
ветер - конь земли.
Облаков владыки, ах,
наземь толпами сошли.
Феникс тянет колесницу,
тигр по струнам бьет - внемли!
А бессмертных сколько, ах,
сколько конопли...
Вдруг коснулся страх души нетленной,
дрожь в душе земной,
Дикий вихрь испуга,
долгий стон немой.
И - все то же: валик и циновка...
оборвался сон,
Распростился с тем туманом,
той зари лишен.
Вот бы так и в мире преходящем:
радость на весь срок...
Испокон веков текут заботы
воды на Восток...
Разлучен с Владыками... вернусь ли?
примут ли в бессмертный хор?
Что же, пестуй Белого оленя {47}
среди черных гор
И для встречи с Матерью Небесной
спину гнуть в кольцо?!
Скажут ли тогда "открытый сердцем",
поглядев в лицо?
Примечания
{1} Гусь одинокий. - символ человека, оторванного от близких людей и родных мест, символ бесприютного скитальца. Одновременно это и образ вестника. Ему противопоставлен образ вороньей стаи - духовной "черни", "толпы". Они разнятся между собой во всем - гусь летит высоко, вороны же кружатся над самым полем; у первого есть далекая прекрасная цель - вторые суетятся бестолково и бесцельно; однако первый одинок в гордых высях и тщетно ищет себе подобных, а вторые наслаждаются обществом равных и не чувствуют одиночества, ибо чернь многочисленна.
{2} "Рассвет и закат". - Произведение написано на мотив древнего храмового песнопения того же названия. Слова этого гимна воспевали величие Солнца, говорили о бренности человека:
Восходит солнце и заходит оно
где этому будет предел?!
Время его и век
не тот же, что у людей!
Потому-то весна
не моя весна
И лето тоже
оно не мое
И осень тоже
она не моя
И зима тоже
она не моя...
(Пер. И. Лисевича)
{3} Шестерка драконов, или коней-драконов, была, согласно древнему мифу, впряжена в колесницу Солнца, которой правила Си Хэ. По другой версии, Си Хэ являлась матерью Солнца (десяти солнц!) и супругой божества Востока. Древнее песнопение, на мотив которого писал Ли Бо, заканчивалось восторженным восклицанием человека, приобщившегося к величию божества:
Я познал радость
В одиночку наслаждаться шестеркой драконов!
Шестерки драконов согласный бег
Делает таким же мое сердце.
"Шестеркой драконов" именовался также выезд китайского императора, поскольку он мыслился средоточием силы Ян на земле, в то время как на небе таким средоточием было Солнце.
{4} ...эфир изначальный... - Здесь подразумевается некая неуничтожимая материально-духовная субстанция, из которой в процессе осуществления Пути Вселенной - Великого Дао образовался наш мир. Субстанция этого мира постоянно как бы пульсирует в великом пределе, где попеременно преобладают то Инь, то Ян, но человек проходит свой путь только однажды.