— Сегодня я не пойду, дома останусь, господин камердир!
— Как не пойдешь? Вот вам учтивость и тонкое воспитание! А что ж я им скажу? Как объясню? — обозлился Жорж.
— Сегодня я из дому ни ногой! После пасхи загляну к одному, к другому, а сегодня мне приятнее всего дома. Боже мой, страстная пятница, и я здесь, среди родных, с матерью, братом, сестрами! Да я просто таю от умиления, наяву оживают сладкие воспоминания о нашей дивной сельской жизни, особенно в праздники! Ступайте один, господин камердир! Я остаюсь дома! Счастливого пути! Я приехал не к деревенским господам, а к отцу с матерью, к братьям и сестрам!
— Мужичье мужичьем останется. Хамство и невежество! Ох, какой же из него ярист выйдет! — фыркнул камердир, трижды взмахнул тростью и осторожно, мелкими шажками начал спускаться вниз.
Йожица с сыном вошли в дом. Хозяйка озабоченно хлопотала около мисок и горшков, собираясь печь белые лепешки и коржики к пасхе, Там подсыплет муки, тут взглянет на опару, то подольет молока, то отольет, а сама хмурая, печальная, и все глубоко вздыхает.
— Ты что, жена? Вроде чем-то недовольна, а наш Ивица вот он, слава богу, приехал вместе с нами отпраздновать святую пасху! Одному богу известно, кто дотянет до следующей. Кто живой будет, а кто в землю ляжет!
— Меня будто змея в сердце ужалила, когда камердир ваш стал мне выговаривать. Я б не смолчала, кабы Каноник не явился подслушивать да вынюхивать, что у нас тут деется. А ведь он теперь по всему свету разнесет, ему лишь бы оговорить и ославить людей! Сам знаешь, как он вечно выспрашивает об Ивице, выслеживает. А когда пойдут неведомо откуда худые слухи, мол, стряслось с ним то да се, из школы выгнали, — чьих это рук дело? Кто плетет паучьи сети, выдумывает всякие пакости, а потом их разносит? Каноник, он один! И еще скинет шапку, набожно сложит руки, ханжески закатит глаза: «Ох, слава богу! Мой Михо парень что надо, весь приход будет им гордиться. Он как-никак торговец, далеко вокруг нет ему равных! Сам газда Медонич так говорит!»
Сын принялся утешать мать:
— Простите его, мамочка, нашего камердира Юрича! Сами знаете, у него в голове шариков не хватает! Пусть болтает, что вздумается да попреками себя тешит. Мы-то понимаем, что он за человек. А Каноник? Ну выискивает, ну вынюхивает, чего нам бояться? У лжи ноги короткие, она где обедает, там и ужинает. А Михо дай бог всяческого добра и благополучия, нам ему нечего завидовать!
— Да, да! И я следил утром за Каноником, видел, какой черной злостью он пышет, всякому понятно, зачем он крутится и вертится возле нашего порога! Лисица он. Ну и пусть. Много чего наплел, наговорил и наклепал на нас, особенно на тебя, Ивица, да что с него взять? Вот и сегодня бахвалился, что у Михо прикован к стене сундук, полный добра и денег! Может, одна похвальба. Бог с ним! Зачем только он в наши дела суется, слоняется вокруг нашего дома? — рассуждал музыкант Йожица, меряя просторную комнату с утоптанным земляным полом, от которого пахло смесью кислоты и дыма.
Ивица глубже надвинул шапку, вышел из отцовского дома и стал было спускаться с холма.
— Куда ж ты, сынок? — ухватила мать сына за руку.
— Догнать камердира хочешь? Но где ж ты его найдешь, он уже далеко ушел! — добавил отец, музыкант Йожица.
— Да нет, я только вниз спущусь, на выгон! Знали бы вы, как приятно походить по нашему лужку… Я ведь все там помню: каждый кустик, каждый стебелек, каждый овражек и ложбинку — все будит во мне прекрасные и сладостные воспоминания!
— Иди, иди, милок! Прямо под горой на выгоне встретишь Мартицу, маленького Мато и Дорицу. Они вчера, как тебя увидели, уснуть не могли… А утром, только солнце взошло, отправились на выгон. Изморозь выпала, озябли небось! — печалилась мать Ивицы, не забывая при этом перемесить тесто и пошлепать поднявшуюся опару.
— Какое там озябли, бог с тобой! Глупые они, что ли! Набрали хворосту, сучьев и костер сложили. Хитрецы, я сам видел утром, как дым взвился выше нашего холма. Им там хорошо. Правда, сегодня великий пост, и они ушли с пустыми торбами, проголодаются, работнички мои!
— Видишь, Йожица, видишь… как я раньше не сообразила! Погоди, Ивица мой, потерпи малость. Печь раскалилась, аж треск идет. Поставлю-ка я немного лепешек на молоке да масле, они мигом испекутся. И тебе, и меньшим будет, то-то они обрадуются, да еще сам Ивица принесет! Подождешь, Ивица, подождешь?