Выбрать главу

— Что это ты, Йожица, так пригорюнился, будто все струны на твоем басе полопались? — спросил сосед отца, который сел на зеленом холме, но не стал смотреть, как я управляю тележкой. — Будет он монах, писарь, священник, офицер, фельдфебель, капрал. Хе-хе. Такому выучится, чего ни мы, ни отцы наши не умели: читать и писать! Такие времена настали. Антихрист пришел в мир. Прежде из куриных яиц вылупливались только цыплята, а теперь из них выводятся львы. Львы, говорю тебе! Детям нашим придется быть поумнее, чем мы, им надо уметь и читать, и писать. Так повелел Антихрист! Гм, не очень-то вы меня слушали… Когда этого оборванца учителя, этого старого облезлого вола, эту сороку в сюртуке, прислали сюда и посадили нам на шею, говорил же я: «А погоним-ка его вилами да мотыгами, чтоб больше в голову никому не пришло нести в наши горы антихристово евангелие — чтение да письмо. Пусть черт с дьяволом читают и пишут, а нам, крестьянам, это занятие ни к чему. Господ что ли у нас не хватает ворожбой заниматься? И что станет с господами, коли все мы научимся читать и писать? Умей тыквы сами расти и родить, кто бы стал пахать, рыхлить и удобрять землю? А? А без господ ведь нельзя, так ведь и священник наш проповедует». Ну и чем же ты попотчевал меня? Да лучше уж заиграл бы на своем задрипанном басе. «Старая ты, болтливая, корявая башка, Каноник! Хочешь, чтоб затаскали нас по судам да замучили по каталажкам? Учителя закон послал, а закон от бога!» — рассуждал ты, а за тобой и все остальные. Ну и что ты получил? Записали моих двоих и твоего Ивицу. Привяжи к своему старому басу Рыжуху, пусть-ка теперь он пасет ее на межах вместо Ивицы. А Ивица господином станет! Только поторопись купить ему турецкую трубку, чтоб он в ней развалился, а в чубук ноги вытянул. Ха! — разглагольствовал Каноник, выпуская дым в воздух, и его ноздри злобно раздувались в мою сторону, будто он вот-вот заорет: «Эй, Дармоед!»

Отец молчал, как воды в рот набрав, и не мешал соседу мудрствовать, сколько тому влезет. Он понимал, что соседово брюзжание подогревает сивушный дух той самой корчмы, что объявилась в наших местах заодно с Антихристом.

— Ну, сынок Ивица, голубь ты мой, завтра будешь господином! Я уже вижу, как ты правду читаешь, а кривду чинишь над нашей мужицкой коровенкой. А ну давай сюда свою тележку, спусти-ка меня с родной нашей горушки по распрекрасной дороженьке, что не грамотеи строили да не сюртучники.

Вот что придумал сосед наш Каноник!

— Вас спустить, сосед! Да вы слишком тяжелый, колеса не выдержат!

— Выдержат, голубь мой, выдержат. Ты, знай, вези.

Отец будто ничего не слышит и в спор наш не ввязывается. Я посмотрел вниз, посмотрел на лужу и стадо гусей и уток, копошащихся в ее жиже. Как молния, меня пронзила мысль…

Ах, колючка, ах, боярышник, ах, ежевика… Отец мой растянулся во весь свой рост в этой луже, а я в глубоком снегу мокрый как мышь… Ну-ка, ну-ка!.. Дармоед… Я поднял глаза на свою тележку, взглянул исподлобья на злого соседа коротыша Каноника.

— Ладно! Но не вините меня, сосед, коли тележка сломается или еще что случится, вы такой тяжелый, сосед!..

— Смотри-ка, уже рассуждает! А ведь еще не апостол антихристов… еще нет…

И он забрался на затрещавшую под ним тележку.

— Трогай…

Сосед что-то невнятно бормотал, мне же в его бормотании слышалось: «Дармоед».

И я двинул вниз. Тележка покатилась.

— Давай, давай, апостол, эгей! — орал Каноник.

И, вместо того чтоб объехать лужу, я повернул тележку прямо на нее… Сам ловко выпрыгнул. Подвыпивший сосед, замерший наподобие древнегреческого героя на Олимпийских играх, ничего не замечал.

Еще мгновение… плюх!.. И тележка, и наш добрый сосед Каноник бухнулись в жижу, в вязкую грязь лужи, отделявшей наш холм от соседского и служившей общим местом купания и нашей, и его водоплавающей птицы.

Утки и гуси от неожиданности закричали, забили что есть силы крыльями. Пожалуй, даже тогда, когда они спасли римлянам Капитолий, они были напуганы меньше. Со страху одни бросились к берегу, другие с криком поднялись в воздух. «Что еще за призрак свалился в наше владение? Змей ли это? Громадная ли лягушка?» — будто спрашивали они друг у друга на своем шепелявом санскрите…