— А мы? Как же теперь мы, Лаурица? — страстно и крепко сжал кривой руки Лауры, когда однажды застал ее одну. — Неужто мы навек покончили с нашими счетами, которые начали в том диком лесу, мы, заблудшие овечки, а? Ты даже не спросила, куда меня определили родители, непробудные пьяницы, что постоянно бранились и дрались? Ни разу не спросила, как я бродил по всему свету, пока не встретил твоего деревенского дурачка и снова не нашел свою Лаурицу?.. Та ночь была сказочной, дивная моя Лаурица! Она еще вернется и вот тогда будет все! — напевал кривой в уши Лауре.
— Уймись, проклятый! Я жена! Ты причина всех моих несчастий! Чтоб тебе пусто было! — Она вскочила и зажала ему рот руками.
— Ах, жена! Поздравляю вас, сударыня! — захохотал Ферконя, широко раскрыв свой единственный глаз и меряя Лауру с ног до головы. — Жена! Такая же, как мне, только первенство мое! Эх, жена! Я знаю все, все знаю! Думаешь, мне не открыл все твой барышник?.. Жена! Я на тебя имею право, как никто другой на свете! Думаешь, я не знаю, как ты стала жить с Михо, как он мечтал повести тебя к алтарю, чтобы поп благословил ваш брак?.. Да тебе это не по праву. Ха-ха-ха! Я все знаю. Молчи и повинуйся. Сильный, могучий я был когда-то… тогда… помнишь? Сильным, могучим и сейчас буду! Покорись! Любимая моя, ничего другого мне не нужно. По всему свету я мыкался, искал тебя и — нашел! Или ты снова будешь моей, или погибнем оба, вот и весь сказ. — Бродяга вскочил на ноги и схватил Лауру. — Вот так-то, моя дорогая! Родители мои умерли, я их похоронил, заказал святую мессу, а сам на ней не был, не помолился за их души. Похоронами и мессой я сполна расплатился и отблагодарил их за то, что родили меня и вырастили таким, какой я есть, с одним глазом, хотя я и вижу им лучше, чем другой двумя. Промотал домишко, слонялся по белому свету, но всегда и везде ты стояла передо мной! Вздыхал по тебе, искал тебя и вот — нашел! Нам не в чем упрекать друг друга, нечего извиняться и прощать! Но раз счастливый случай свел нас, пусть мое старое право снова войдет в силу!
Лаура покорилась душой и телом… Только сейчас она увидела что-то новое, большое, сильное в этом человеке и полностью ему подчинилась. Но теперь ей мешал торговец Михо.
Однажды вечером Михо мрачно и решительно сказал своей любовнице:
— Лаура, все, я сыт по горло, так жить больше нельзя! Мы полюбили друг друга, когда жива была Юста. Начали, значит, с греха, с бесчестья. Бог прибрал Юсту, чтоб она нам не мешала, и ты переселилась в мой дом. Я тут же стал упрашивать тебя повенчаться — не хотел косых взглядов, зубоскальства, сплетен. Ты отказалась. Потом тебе наскучила сельская жизнь, ты пожелала переселиться в какой-нибудь город подальше. Я выполнил твое желание. Вот мы живем здесь уже не один год… А что дальше?.. Последнее мое слово — давай обвенчаемся и вернемся обратно, на мою родину, в старый Медоничев дом.
— Ты снова запутался в пустых грезах, мой дорогой! Торговец лошадьми, сумевший сколотить такое богатство, а мечтаешь, как ребенок, что родился и вырос среди роз и цветов! Напрасны твои надежды, мой Михо! Я тебе уже говорила, я ни во что не ставлю поповское благословение и никогда ни с кем не пойду под венец! Своих решений я не меняю, так что оставь меня в покое. Ты все слышал? Все понял?
— Вот как? — задумался Михо. — Нет, — продолжал он, хмуро, почти с презрением глядя на свою любовницу, — нет, и у меня есть свое решение! Оно появилось прежде, чем я тебя узнал, и я не изменю ему и тогда, когда наши пути разойдутся.
— Это еще что? — комедиантка вскрикнула, будто ее змея укусила, и вскочила.
— Ничего! Больше я так жить не намерен. Я не знаю, чья ты, моя или кого другого, а может, и всех! — взорвался Михо, со злостью глядя в дивное лицо своей любовницы. Она то бледнела, то краснела и дрожала, по лицу ее пробегали волны гнева и возмущения.
— Объяснись! Или я ударю тебя, а там и погибну, как пчела, что, ужалив, теряет свое жало. Объяснись!
— Объясниться? Гм, — снова задумался Михо, глядя в пол. — Что ж, пусть будет по-твоему! — Он поднял голову, вскочил со стула и резко заговорил: — Сама понимаешь, голубица моя, я не знаю твоего прошлого и никогда о нем не спрашивал. Откровенно говоря, я даже не имею понятия, кто ты, откуда родом, чья дочь. Из-за того, что до меня у тебя были любовники, шум и гам, конечно, поднимать нечего. Но сейчас? Чувствую, что я тебе уже осточертел, как и мой сосед, Дармоед Ивица, и ты путаешься с новым избранником, ну, скажем, ну, скажем… с Ферконей!
— Михо! Михо! — всполошилась Лаура, бледнея и краснея одновременно. — Докажи! Докажи! Докажи, Михо…