Шепот смолк, все стихло, тени исчезли, видно, глубже ушли в непроницаемую тьму.
Настала полночь. В углу большой просторной комнаты теплился слабый огонек, замирая и точно собираясь погаснуть. У противоположной стены на кровати лежал не то больной, не то здоровый человек. Он лежал неподвижно, его смуглое исхудавшее лицо покрывала бледность, только на левой щеке было видно красное пятно, оно то расширялось до носа и глаз, то сжималось и темнело, как синяк от удара. Человек, по-видимому, все же больной, спал, часто вздрагивая всем телом, стонал, всхлипывал, но не просыпался. Потом снова воцарялась глубокая тишина.
В дверь, ступая на цыпочках, прокрались две тени. Обе, к удивлению, босиком. Первая тень принадлежала мужчине, а тень, нехотя тащившаяся следом за ним, — женщине. Мы узнали ее — Лаура!
— Вперед, мой сокол, смелей! — шепнула Лаура. — Отвага и решимость! Несколько минут — и ты полный хозяин всего и мой повелитель. А я выйду за дверь.
— Ишь ты! Зачем это? Ты что, не помнишь, несчастная, каким он был сильным? Настоящий медведь. Кто знает, может, сейчас, в смертельной схватке он меня одолеет?
— Ну, ну, не болтай! Я же тебе сказала, зелье отняло у него все силы. Он теперь как тряпка. Чуть покрепче сжать — и душа вон! С телом ведь легче. Только бы отделить одно от другого — душа раньше улетает из этого мира, а тело — прах и станет прахом. Главное — смелей вперед! — Она отступила и скрылась за дверью.
Мужчину, который остался один, трудно было узнать: лицо закрыто, одет он был в длинный, с отрезанными рукавами кафтан. Лишь когда он повел глазом, стало ясно, что это Ферконя.
Он замер у постели больного, словно тигр, жаждущий горячей человеческой крови. Потом окинул единственным глазом его, комнату и с быстротой зверя вскочил Михо на грудь, подсунул под голову веревку и перетянул горло. Больной застонал, заскрипел зубами, захрипел и широко раскрыл глаза.
— Это ты, дьявол! — прошептал он. «Но ведь я не продал тебе душу, если ты и вправду удавил моего тестя Медонича, как говорят люди», — подумал теряющий силы Михо и, грозно оскалив зубы, впился ногтями в своего убийцу, поднял его вверх и швырнул на пол, а сам свалился на него. Началась битва не на жизнь, а на смерть. Ферконя все крепче стягивал веревку на шее Михо, ни на волос ее не отпуская, а Михо слабеющими руками колотил его и раздирал ногтями.
— Лаура… Лаура! — стонал Михо, кровавая пена выступила у него на губах.
— Лаура, Лаура! Скорей сюда, все пропало, он сильнее льва! Мы погибли! — взвыл Ферконя.
Она кошкой прыгнула в дверь, заперла ее за собой, подкралась к борющимся и схватила Михо за руки. Он уставил на нее налившиеся кровью глаза, побелел как смерть и прохрипел:
— Вот оно что!
— Души, затягивай, погибнем, — глухо прошептала Лаура. — Так… так… Еще немного, затягивай, дорогой…
— Вот так мы, в детстве, злые мучители, душили воробьят, вытаскивая их еще полуголых из гнезда… Страшно… страшно… — бормотал убийца.
Была темная, мрачная ночь. Дождь лил как из ведра, дул резкий, порывистый ветер. Издалека приближалась повозка, вскоре взмыленные лошади остановились.
— Пошли вместе, я дрожу как осиновый лист, мне страшно! — прозвучал женский голос.
— Как же я лошадей оставлю. Они, будто дикие кабаны, бешеные, — отозвался мужчина.
— Как хочешь, но одна я туда не пойду!
Они вошли в дом, бесшумно, с большим трудом вытащили длинный сверток и осторожно уложили на телегу. Лошади заволновались, встали на дыбы, словно этот сверток их сильно испугал. Мужчина и женщина снесли в повозку и другие вещи, главным образом сундуки, видно, тяжелые, телега скрипела всякий раз, когда они их устанавливали.
Лаура разбудила дворню, коротко приказала, чтобы за всем хорошенько следили, а она с хозяином уезжает в другой город, к известному лекарю.
Женщина поместилась рядом с возницей, он хлестнул лошадей, которые с места взяли вскачь. Больше они в этот дом не вернулись.
Повозка неслась, лошади ржали, а Ферконя и Лаура сидели, не произнося ни единого слова. Светало, дождь лил все сильнее, вскоре верх повозки промок, и на живых людях не было сухой нитки.
— Вот что, деньги надо поскорей закопать в надежном месте, — сухо и хрипло пробормотал Ферконя, угрюмо подняв голову, и тут стало видно, что бороду он сбрил, прежнего Ферконю теперь было не узнать никому, кто не помнил его кривого глаза. — Можно зарыть где-нибудь поблизости, — закончил он.
— Да разве со всем управиться? Дай бог поскорей убраться подобру-поздорову! — ответила Лаура. И ее голос охрип, а лицо было таким холодным, грубым и жестоким, что в эту минуту она выглядела уродливой, отвратительной, мифической фурией. — Его можно бросить в первую быструю речку, что попадется на пути. А деньги… деньги? Об этом после, — зевнула, дрожа всем телом, Лаура.