Северный склон вырублен уже метров на десять вверх. Где-то, чуть выше вырубки, находился вход в подземелье. Парень попытался определить то место, но его грубо толкнули. Один турок что-то говорил, уперев ему в грудь ствол ружья. Второй схватил за руки и разрезал стягивающую их веревку. Только теперь попаданец заметил, как занемели перетянутые кисти. Восстанавливающееся кровообращение наполнило пальцы будто бы уколами сотен маленьких иголочек. Чтобы ускорить процесс, Денис заработал кистями, сжимая их и разжимая. На ум пришла дурацкая прибаутка: «мы писали, мы писали, наши пальчики устали…» Очередной тычок в спину направил его к выработке.
Высота вырубаемого проема более трех метров. Поэтому грунт выбирали в два приема. Сперва долбили мел вверху, затем, углубившись метра на два вглубь, срубали оставшуюся внизу породу. Два человека постоянно нагружали подставляемые корзины.
Надсмотрщик указал Денису стволом ружья на прислоненную к меловой стене кирку, затем ткнул в сторону верхнего яруса выработки. Попаданец взял орудие и поднялся по приставной лестнице, связанной из тонких стволов акации. Здесь два человека долбили мел кирками, один сгребал его вниз заступом.
— Давай, Дионис, присоединяйся, — тихо сказал один из махавших кирками. — Не то, пристрелят. Пороха они не жалеют.
Будто подтверждая эти слова и не дав ему удивиться, снизу заорал турок, целясь в него из ружья. Денис поспешно присоединился к товарищам по несчастью, бросив взгляд на того, кто окликнул его по имени. Рядом с ним, пыхтя, махал киркой младший интендант из Масловки. Судя по его обвисшим щекам и малость постройневшему телу, он уже не первый день осваивал шахтерскую профессию.
— Не стучи так дробно, — советовал тот. — Выдохнешься — пристрелят. — Тюкай так, чтобы сильно не устать. Но не останавливайся.
Больше интендант ничего не говорил. Дыхания и на тяжелый труд, и на разговоры, не хватало. К тому же, приходилось постоянно отплевываться от летящих во все стороны меловых крошек. Хорошо еще, что порода в глубине была слегка влажной и не пылила.
Как только углубились настолько, что скрылись с глаз надзирателей, те подняли крик, из которого ясно было только одно русское слово: «вниз». Каторжане тут же спустились и начали выкрашивать тот слой, что оставался под ногами.
К вечеру, почти отупев от тяжелой работы до состояния скотины, Денис понял, что еще день — максимум — два, и он не выдержит подобных нагрузок. Лучше броситься на надсмотрщика с киркой и погибнуть от пули, чем уподобляться безропотной скотине, которую в итоге все равно пристрелит тот же надсмотрщик. Однако сегодня сил на подобный подвиг уже не было, и он решил отложить героическую смерть на утро.
С наступлением сумерек, работы остановили и каторжан погнали вниз по руслу балки. Примерно через полмили из жердей было устроено нечто вроде загона для скота. Снаружи по всему периметру уже горели костры, освещая подступы к загону. У каждого костра находились два вооруженных турка. На входе маленький человек, под охраной солдата, что-то загребал рукой из стоящего рядом мешка и сыпал в протянутые ладони проходивших мимо пленников. Денис тоже подставил сложенные лодочкой ладони — в них плюхнулась горсть отсыревших, пахнущих плесенью сушеных абрикосов.
Но измученный каторжным трудом попаданец даже не посмотрел на них. Он машинально, рассоединив ладони, разделил паек на две горсти и сунул их в карманы.
— Жри давай, — раздался рядом чавкающий голос интенданта. — Ослабнешь — пристрелят сразу.
— Не успею. Пить-то здесь дают?
— Что не успеешь? — не понял тот. — А пить, вон, пей сколько угодно.
Толстяк показал на два больших деревянных корыта, у которых на четвереньках стояли несколько человек. Кто-то зачерпывал воду ладонями, кто-то пил прямо из корыта. Денис втиснулся между двумя пленниками. Сперва зачерпнул, было, ладошкой, но потом, по примеру соседей, наклонился и припал к воде губами. Напившись, поднялся и побрел, выглядывая место, где устроиться на ночь. В воздухе стоял смрад, словно от общественного туалета.
— Эй, Дионис, ложись здесь, — снова окликнул его толстяк. — Или по нужде собрался?
Денис молча опустился рядом с ним.
— Если хочешь по нужде, то иди щас, — продолжал инструктировать тот. — Ночью могут и пальнуть. И пить ночью не ходи. Вообще ночью ходить нельзя. И разговаривать нельзя. Могут стрельнуть на голос. Один тут во сне кричать начал, так басурмане пятерых человек положили. Троих сразу, а двум раненым поутру саблями головы снесли. Зато тот, кто кричал, живой остался. Правда, не долго. Ему сегодня утром голову срубили, когда подняться не смог.
— Ты тут, я смотрю, долгожитель. Звать-то тебя как?
— Георгий я, Юдин. Не менее неделя здесь уже. Но я крепкий. Выдюжу и еще.
— Как попался-то? Чего не ушел за реку?
— А как я мог попасться-то? — переспросил бывший интендант и тут же сам себе ответил: — Дык, знамо как. Пьяный с девкой в том бараке на сборном пункте забавлялся, там и уснул. Утром очнулся, когда меня уже по песочку волокли привязанного к татарской лошади. Сперва думал, шайка крымчаков просочилась и озорует, а оказалось, тут целое турецкое войско к городу подошло. А крымчаки при них. Ты чего лыбишься?
— Да так, — Денис не мог погасить непроизвольную улыбку, растягивающую его губы. — Мы с тобой, оказывается, одного поля ягоды. У меня тоже все беды от баб.
— А-а, — протянул Георгий, вспомнив поведанную попаданцем историю. — Это да. Во всем они виноваты, бесовские порождения.
— Чего тут так воняет-то? Уборная, что ли, рядом?
— Ага, рядом. Идешь в центр этого загона и делаешь там все дела. Сядешь у забора — пристрелят.
— Ясно. А бежать ты как думаешь?
— А я об этом думаю? — удивился толстяк.
— Если у тебя голова на плечах есть, значит, ты обязан о чем-то думать. А о чем еще можно думать, находясь здесь? — Денис сам удивился своим словам.
— Шустрый ты, я погляжу. И как ты предлагаешь бежать с этими украшениями? — Георгий звякнул кандальной цепью. — Нет, брат, это верная смерть. Надо продержаться, пока наше войско разобьет чертовых басурман.
— Не думаю, что это скоро случится.
— Это почему это? Всегда били, и сейчас побьем! — повысил голос собеседник и вдруг, пригнув пониже голову, зашептал: — Потише надо. Не то, пальнут.
— Да побьем, побьем. Да только, скоро ли? — Денис тоже перешел на шепот. Увидев, как вновь вскинулся бывший интендант, поспешил продолжить: — Ты, Жор, сам посуди, отчего это турки так основательно здесь строятся? Ты, кстати, не знаешь, чего это они тут затеяли? Нет? Но все ж согласись, для того, чтобы развертывать такие работы, нужно иметь основательную уверенность в том, что пришли надолго. Или я не прав? Для чего они копают эти ангары? Для чего строят такую основательную мостовую? Вот ты бы стал так основательно устраиваться, не будучи уверенным в том, что пришел всерьез и надолго? А?
— Может, ты и прав, Дионис, — после некоторого раздумья, ответил толстяк. — Но не может того быть.
— Факты — вещь упрямая.
— Ась?
— Бежать, говорю, надо, пока силы есть. Я сегодня-то еле живой. А завтра от такой работы и вовсе загнуться могу. Лучше уж пусть пристрелят на бегу, чем зарубят саблей, как скотину, когда выбьюсь из сил.
— Тише вы, аспиды, — еле слышно прошептал из темноты кто-то, лежащий поблизости. — Вон, турка поднялся. Ща стрельнет, невинные люди из-за вас, говорунов, пострадают.