— Жрать охота, — вдруг произнес Георгий. — И пить.
Денис глянул на него и не удержался от смеха. Смеялся беззвучно, вздрагивая при каждом смешке всем телом. Из глаз брызнули слезы, вызванные то ли смехом, то ли зудящей болью во всем теле. Когда-то, в одной из телепередач на тему кинопутешествий он видел туземцев, разукрашивающих свои лица грязно-белым гримом. Его товарищ сейчас походил на воина из того племени. Вывалянный в грязно-серой массе, разукрашенный кроваво-бурыми полосами, с дико всклокоченными волосами и бешено выпученными глазами, бывший интендант своим видом мог основательно пошатнуть самую устойчивую психику. Ему бы еще пустить кровавую слюну из уголка рта, и ненавязчиво выпустить из-под верхней губы длинный желтый клык…
— Чего смеешься? Правда жрать охота, — голос товарища звучал как-то буднично, словно они не избежали только что смертельной опасности, словно не грозила им другая смертельная опасность. Словно они всего лишь ушли так далеко, что не успевали вернуться к обеду, о чем и переживал проголодавшийся Георгий.
— Пойдем, раб желудка, — все еще кудахча от смеха, Денис поднялся на четвереньки. — Поймаем кого-нибудь и съедим. Заодно напьемся крови.
Не поднимаясь с четверенек, он прошел вдоль кустов и выглянув из-за них осмотрел рощу. Никого не заметив, двинулся дальше. Страха не было. Страх, вероятно, остался под теми деревцами, которые раздавило меловой массой. Разумом овладел какой-то злой пофигизм. Да, именно злой пофигизм. Мол, мне все пофиг, и, не дай бог, кто-нибудь вздумает с этим поспорить. Загрызу, нафиг… если не будет возможности убежать и спрятаться… М-да. А куда это он направился? А пофиг.
Сзади шуршал Георгий. Он так же на четвереньках следовал за попаданцем. Так и пересекли рощу, уткнувшись в густые кусты подлеска на опушке. Из-за кустов доносились всхлипывание, довольные смешки и чей-то невнятный голос.
Аклим молодой воин. Он впервые участвует в походе. И он вернется со знатной добычей. Привезет не меньше добра, чем привезли его братья из похода на Персию. Он приведет русских рабов и, главное, русских рабынь. Он уже не раз напоил кровью свою саблю. Но чтобы стать настоящим воином, Аклиму необходимо овладеть женщиной. У него еще не было женщин, и братья смеялись над ним. Но сегодня он овладеет этой черноокой девчонкой. Сегодня он станет настоящим воином.
Вчера они наткнулись на небольшой хутор. Двух мужчин, оказавших сопротивление, убили. Еще убили старуху, не представлявшую никакой ценности да к тому же еще и плюнувшую желтой слюной в лицо Газима. Убив старуху, взбешенный Газим убил еще и грудного ребенка, отобрав того у кричащей матери и ударив головкой о стену сруба. Потом бросил маленький трупик на упавшую без чувств мать. Остальные воины смеялись и шутили, мол, от плевка ведьмы лицо Газима снова распухнет как тогда, когда он по глупости залез в борть с пчелами, решив, что могучему воину не страшны какие-то мелкие насекомые. С тех пор воин уважал маленьких пчелок, и всякий раз, когда слышал знакомое жужжание, почтительно останавливался, давая пролететь насекомому.
Пока воины насмехались над незадачливым здоровяком, к Аклиму подошел Казим, один из старших братьев, толкнул к его ногам связанную девушку, сунул конец веревки и сказал, что младшему брату пришла пора стать настоящим воином.
Девушка оказалась достаточно полной, что сразу понравилось молодому крымчаку. Его идеалом всегда была Зайнаб — жена Вадима, одного из старших братьев. Зайнаб была самой полной женщиной в кочевье, и от нее всегда приятно пахло чем-то таким, от чего у Аклима начинала кружиться голова. В таких случаях он всегда убегал в степь и возвращался лишь несколько часов спустя.
И вот теперь он владел похожей на Зайнаб русской девкой! Теперь он сможет воплотить в реальность все те мечты, которые рождались в голове при виде красавицы Зайнаб!
Во время ночевки воины смеялись над ним, удивляясь, почему он не торопится овладеть пленницей. Громила Газим даже предлагал помочь, наглядно показав, как должен воин поступать с полонянкой. Но Аклим решительно заслонил девушку от могучего соотечественника. И тот, обозвав его молокососом, отступил. Потом, когда воины пользовали других пленниц, они снова насмехались над молодым родичем и звали его посмотреть и поучиться. Но он молча ушел к дереву, к которому была привязана его полонянка.
Всю ночь Аклим не сомкнул глаз, глядя на спящую девушку, и так и не решился сделать то, что должен был. Сперва ждал, когда угомонятся остальные. Потом решил отложить столь важное дело до прибытия на место. Вот пригонят новых рабов османам, тогда он спокойно разберется с этой русской, после чего, может быть, тоже отдаст ее османам. А може, просто убьет. Вспорет ей брюхо, как сделал это однажды могучий Газим той русской бабе, которая пнула ему меж ног.
Утром, когда приехали в лагерь османов, узнали о том, что непонятно как сбежали несколько рабов, и кто-то освободил ту белокурую полонянку, которую несколько дней назад они взяли в том хуторе, где Газима покусали пчелы. Братья тогда сильно сердились, что османы забрали единственную более-менее ценную добычу. Хоть немощная и худая пленница была настолько, что вряд ли кто из крымчаков захотел бы с ней позабавиться, но все же это была их добыча. Но тогда им пришлось срочно убираться из-за того, что Газим разозлил маленьких жужжащих демонов.
Когда здоровяк отошел от пчелиных укусов, они снова вернулись на тот хутор, очень уж хотелось Газиму отомстить бортнику за свои страдания. И совсем было забили тогда старика до смерти, но Вадим сказал Газиму, что дух убитого бортника может превратиться в рой злых пчел, и будет преследовать убийц до тех пор, пока не закусает до смерти. Предостережение было принято, и они поспешили убраться подальше, пока дух не успел покинуть иссеченное нагайками тело.
И вот теперь кто-то освободил эту светловолосую русскую, убив старшего надсмотрщика за рабами и двух крымчаков. Родичи Аклима, сдав полонян, сразу ускакали на поиски беглецов. Но ему разрешил остаться Казим, рассудив, что оставить подаренную младшему брату пленницу негде — такое добро без присмотра долго не пролежит. Не брать же ее с собой на поиски сбежавших.
Проводив взглядом ускакавших родичей, молодой крымчак поволок хнычущую девку вдоль зарослей акации, высматривая удобное место. Наконец попалась вдававшаяся в рощу полянка, посреди которой росло одинокое дерево. Схватив пленницу за волосы, рывком заставил ее опуститься на колени и привязал за руки к основанию ствола — так вчера делали его родичи с пленницами. Подойдя к девке сзади, задрал ей подол. Полные бледно-розовые ягодицы породили в душе воина невероятное желание. Он выхватил из-за пояса нагайку и с силой хлестанул по манящим полушариям, перечеркнув их, быстро набухающей кровью, полосой. Полонянка дико закричала. Душа Аклима наполнилась невероятным блаженством.
— Зайнаб, Зайнаб, — шептал он, роняя слюни. — Зайнаб…
Нагайка снова свистнула в воздухе, оставив на манящих ягодицах еще один кровавый след.
И тут кусты раздвинулись и из них появились два демона, два убыра, откормившихся душами умерших и убитых рабов. Они с кровожадным оскалом смотрели на онемевшего воина, сковывая волю леденящим душу взглядом, словно превращая всего его в глыбу льда. Остолбеневший от страха Аклим выронил нагайку и непроизвольно освободил мочевой пузырь.
Протиснувшись между кустами, Денис встретился взглядом со щекастой толстушкой и от неожиданности застыл на месте, продолжая стоять на четвереньках. Глаза девушки были наполнены страхом, по пухлым щечкам катились крупные слезы. Она тоже стояла на четвереньках, только руки ее еще были привязаны к комлю стоящего отдельно деревца. Увидев показавшегося из кустов парня, чей вид в лучшем случае напоминал ожившего мертвеца, толстушка перестала подвывать и широко раскрыла глаза, словно увидела нечто ужасное. Чуть правее затрещали кусты, и из них показался Георгий, чей вид если и был не более ужасен, то и ни чуть не лучше, чем у товарища. Переведя на него взгляд, девушка еще сильнее выпучила глаза и широко раскрыла рот, словно в беззвучном крике. Увидев девушку, интендант вдруг улыбнулся. Улыбка у него получилась какой-то кровожадно-плотоядной. Особую пикантность улыбке придал отвалившийся от щеки подсохший слой налипшей на потное лицо меловой пыли. После того, как выбрались из обвалившегося убежища, налипшая на тело грязь подсохла и теперь отваливалась кусками, словно отмершая кожа. При виде такого ужаса, привязанная к дереву незнакомка закатила было глаза, чтобы рухнуть в обморок, но тут в воздухе свистнула плеть и хлесткий удар по ягодицам мгновенно привел ее в чувство. Она вновь разинула рот в диком крике.