Полина в скромном синем платье, напевая что-то про себя, таращила глаза в старое тусклое зеркало, подводила карандашом. Казенно обставленная комната — ни одной яркой краски, черные кожаные кресла и диван, непокрытый овальный стол посередине, на серванте военная фотография отца с черной ленточкой в углу.
Хлопнула дверь, Полли тотчас сгребла косметику в ящик комода и прикрыла сверху. Вошла мать.
— Где опять до утра была? — без выражения спросила она.
— На дежурстве.
Мать, не глядя на нее, прошла по комнате. Полли как бы невзначай зашла с другой стороны стола.
— Иди сюда!
— Ну не начинай опять, мам...
— Шалава! — мать взмахнула ремнем, пытаясь достать ее через стол. Она в бессильной ярости металась вокруг стола, опрокидывая стулья. — Ты понимаешь, что меня с работы снимут?! Двор пойду мести, и то если метлу доверят! Как я могу людьми руководить, если в своем доме шпионку вырастила?..
Полли задела локтем вазу, та упала и со звоном разбилась. И с этим звуком обе замерли на полудвижении, глядя на осколки.
— Ой... — запоздало сказала Полли.
Мать бросила ремень, присела и молча заплакала, опустив голову.
— Извини, мам... — растерянно сказала Полли. — Я же не нарочно...— она осторожно подошла ближе. — Так лучше даже — новую купим. Хоть что-то новое будет...
— Я после отца... за десять лет ни налево, ни направо не посмотрела ни разу!..
— Ну не надо, мам... — Полли коснулась ее плеча. Мать тотчас метнулась, пытаясь поймать ее за руку — та едва успела отскочить.
— Чего тебе не хватает, дрянь ты неблагодарная? Для чего я тебя растила, чтоб ты трусами из-под юбки сверкала? Мало я тебя била, надо было до кровавых соплей пороть, чтобы дурь вышибить! Где твое барахло американское? — она распахнула шкаф, стала выбрасывать на пол ее вещи. — Где ты его прячешь? Пожгу к черту, голой на улицу выгоню!..
— Все, мам, мне пора, — Полли подхватила сумочку и юркнула к двери.
— Куда?! — мать опередила ее. — Только через мой труп выйдешь! Ну, иди! — она распахнула дверь и легла на пороге.
Спускавшиеся по лестнице соседи удивленно смотрели на эту сцену.
— Перестань, мам! Вставай!
— Ну, давай! Перешагни через родную мать!
Полли бросилась обратно в комнату, открыла окно и запрыгнула на подоконник.
— Полька, стой! Стой, разобьешься!..
Однако девушка по узкой приступке уже добралась до пожарной лестницы и спустилась вниз.
— Лучше не возвращайся! — крикнула мать из окна. — Под дверью ночевать будешь!
В коридоре поликлиники около процедурного кабинета сидела длинная очередь. Открылась дверь, вышел пациент, болезненно потирая уколотое место, тотчас поднялся следующий.
— Минуточку! — остановила его медсестра, заметив подбежавшую Полину. — Проходите, девушка!
Очередь слабо зароптала.
— Спокойно, граждане! — сурово прикрикнула медичка. — Не на базаре!..
— Счастливая ты, Полинка, — вздохнула она, собирая шприц в кабинете. — Ну почему так — одним все, а другим только голые задницы с утра до ночи? Не поверишь — в лицо никого не помню. Штаны спустил— здра-асьте, Иванов, давно не виделись! Так и буду всю жизнь с задницами разговаривать...
Полли, перекинув через ширму синюю юбку, предложила:
— Пойдем с нами на Бродвей! Сто раз ведь звала.
— Ты что!.. — испуганно замахала та. — Я так не смогу...
Дверь распахнулась, из кабинета танцующей походкой вышла Полли — в цветастой блузке, короткой юбке с разрезом и ботинках на «манной каше». Очередь, разинув рот, проводила ее глазами по коридору.
— Следующий! — строго окликнула медсестра. — Спокойно, граждане! Не в цирке!
Мэлс издалека увидел на улице Горького у Елисеевского магазина толпу зевак.
У витрины стояли стиляги, среди них уже знакомые Мэлсу со вчерашнего вечера: пухлый очкарик, девчонка с кукольным личиком — огромными изумленными глазами и крошечным ртом, долговязый сутулый парень и Полли. Они резко выделялись среди одноцветной толпы не только пестрыми нарядами, но и громким, преувеличенно эмоциональным разговором, и преувеличенно свободными жестами, и особой, вихляющей во всех суставах походкой. И хотя они не обращали ни малейшего внимания на устремленные со всех сторон любопытные, удивленные, осуждающие взгляды, понятно было, что присутствие зрителей в этом театре необходимо.
Мэлс шагнул вперед, в полосу отчуждения между кругом зевак и стилягами. Те обернулись к нему.
— Оп-па! — в восторге развел руками долговязый. — Гляди — сам пришел!
— Чуваки! Ножниц никто не прихватил? — спросил очкарик. — Вернем должок?