— Саксом интересуетесь? — уточнил он, глядя в сторону.
— Да...
Червонец перекочевал в его подставленную лодочкой ладонь.
— Не подойдет — я не виноват... — предупредил Нолик.
Он отвел от компании старого лабуха с жидкими седыми волосами до плеч и тяжелым пропитым лицом, шепнул на ухо, указывая глазами на Мэлса, и исчез.
— Молодой человек, — прогудел лабух низким хриплым голосом. — Угостите пивом инвалида музыкального фронта...
В пивной лабух жадно припал к кружке, играя большим кадыком на дряблой шее. Блаженно зажмурился, на глазах распрямляясь и обретая былую стать.
— Первый раз меня взяли в восемнадцатом за буржуазный танец танго. Теперь я играю его на партийных торжествах. В двадцать третьем меня сняли с эстрады нэпманского кабака, где я играл джимми. Сейчас его танцуют вместо физзарядки. Просто удивительная страна. Кларнет — правильный инструмент, а саксофон приравнен к холодному оружию. Баян можно, аккордеон — нельзя... — он посмотрел на Мэлса. — Молодой человек, вы мне симпатичны, и вот что я вам скажу: не суйте голову в пасть голодному зверю, — патетически сказал он. — Не повторяйте моих ошибок, если не хотите прийти вот к такой минорной коде, — указал он на себя. — Подождите десять лет, когда джаз будут играть на детских утренниках!
— Мне сейчас надо, — сказал Мэлс.
Лабух картинно развел руками:
— Если бы молодость знала, если бы старость могла!.. У меня есть саксофон. Он не вполне исправен, но при желании... Приходите завтра... Не откажите в любезности — еще пять декалитров этого не в меру разбавленного напитка...
— А можно сейчас? — нетерпеливо сказал Мэлс. — У меня деньги с собой.
— Нет, — покачал головой лабух. — Приходите завтра, и, пожалуйста, — оглядел он наряд Мэлса, — постарайтесь мимикрировать под окружающую расцветку.
— Что? — не понял тот.
— Оденьтесь во что-нибудь незаметное.
— Почему? — удивился Мэлс.
— Видите ли... — замялся лабух. — Есть одна небольшая проблема... а вам придется нести его через весь город...
В своей нищей каморке с выцветшими афишами над кроватью лабух достал с антресолей футляр, сдул с него толстый слой пыли. Мэлс с восторженной улыбкой взял инструмент с бархатной подкладки, нажал на клапана, осмотрел...
— А это что?.. — спросил он с вытянувшейся физиономией.
Около раструба красовался массивный фашистский орел, зажавший в когтях свастику.
— Это — небольшая проблема, — пояснил лабух. — Инструмент трофейный, из оркестра военно-воздушных сил. Так вы берете?
— Да, — твердо сказал Мэлс.
Он нес сакс по людной улице, как шпион рацию, — искоса бдительно поглядывая по сторонам, широким кругом обходя мелькающие в толпе милицейские мундиры...
Ночью он, мокрый от пота, с душераздирающим скрежетом скреб напильником свастику. Сдувал опилки, безнадежно смотрел на неподдающегося, только чуть поцарапанного орла, и снова принимался за работу.
Мэлс поставил пластинку на проигрыватель, опустил иглу — сквозь шипение донеслись звуки джаз-банда. Он прибавил громкость, взял саксофон и, дождавшись, пока вступит Чарли Паркер, начал подыгрывать. Он сбивался и терял ритм, но упрямо продолжал играть.
Когда мелодия закончилась, перенес иглу на начало... И еще раз... И еще...
Скосив глаза вниз, на клапана, он вдруг увидел рядом сверкающие черным лаком туфли. Поднял взгляд: напротив, у проигрывателя стоял негр с саксофоном в руках и, склонив голову, насмешливо щуря глаз, слушал его игру.
— Чарли?.. — спросил изумленный Мэлс.
— Charley Parker, yes, — кивнул тот. — More drive, guy!
Он щелкнул пальцами, задавая ритм. Вступив одновременно, они играли, глядя друг на друга смеющимися глазами, потом Чарли прервался, требовательно указал на Мэлса — и тот выдал сложное соло. Паркер подмигнул и показал большой палец...
Хлопнула дверь, вошел Ким. Опустив голову, не глядя на Мэлса, он обошел негра и положил скрипичный футляр на свой стол. Чарли отступил на шаг и растаял в воздухе.
— Ким... — Мэлс заглянул через плечо брату. Тот отвернулся. Мэлс зашел с другой стороны — Ким снова повернулся к нему спиной.
Мэлс силком развернул его к себе: под глазом у Кима набухал огромный синяк, под носом темнела запекшаяся кровь.
— Кто? — спросил Мэлс. — Ким, скажи, кто это?..
Тот молча вырвался.
— А ну, пойдем! — Мэлс схватил его за руку и потащил к двери.
Ким отскочил.
— У всех братья как братья, только у меня — стиляга! — сквозь слезы крикнул он срывающимся голосом, упал на кровать и заплакал.