Акулы. Сосредоточимся на акулах. Сельдевая. Китовая. Молот-рыба. Кархародон.
Перед внутренним взором промелькнуло белесое тугое тело, с равнодушием торпеды рассекающее стеклянистую толщу воды. Древний и неумолимый страж глубины. Такой же невообразимо древний и загадочный, как само море.
Море, таящее в себе чудовищные создания. Море, такое ласковое и светлое на первый взгляд. Море, холодные волны которого плещутся где-то глубоко в подсознании каждого человека.
Иногда что-то случается — и акулы поднимаются на поверхность. Иногда что-то случается — и ты тонешь в темных водах внутреннего моря, захлебываясь в соленой воде неконтролируемых эмоций, инстинктивно ощущая, как приближается нечто невыносимо страшное, стремительная тень, заставляющая воду вскипать мириадами бурлящих пузырьков. Нечто, с чем ты находишься один на один. С рождения и до самой смерти.
Я занялась акулами, чтобы преодолеть свой страх перед ними, вспомнила вдруг Маргарет. Из упрямства. Из упрямства и гордости. А ведь было время, когда я вздрагивала при виде любой фотографии, при любом упоминании об этих тварях.
Но я победила. Я спускалась с аквалангом в темные воды, где они живут. Ныряла в подводные пещеры и провалы, рассчитывая только на ограниченный запас кислородной смеси в баллоне за плечами.
Страх смерти. Страх перед удушьем. Страх глубины. Я справилась с ними со всеми.
Чего же я еще боюсь? На самом деле?
Остаться одна, ответил неумолимый внутренний голос. Больше всего на свете на самом деле ты боишься одиночества. Остаться кровоточащей и незавершенной половиной целого. Поэтому ты и вышла в свое время замуж за нелюбимого мужчину. Чтобы не слишком сильно привязываться к нему. Чтобы не обрекать себя на дальнейшее непременное и мучительное расставание.
Маленькая девочка, тщетно и терпеливо ожидающая маму в детской группе. Мама все не приходит, потому что увлечена научной работой.
Ненавистный пансион, из которого домой можно приехать только на каникулы, но и тогда родители не выказывают никакой радости, увидев дочь. Они стоят на пороге интересного открытия, намереваются совершить переворот в биологии.
Девочка-подросток, не имеющая возможности ни с кем обсудить свои страхи и проблемы. Первая безответная любовь, первое разочарование. Одиночество.
Ты сама отталкиваешь от себя людей, снова заметил бескомпромиссный внутренний голос. Завела ли ты подруг? Смогла ли удержать около себя прекрасного и полного жизни мужчину, который вдруг обратил на тебя восхищенное внимание? Или ты намереваешься прожить всю жизнь бесплодной смоковницей, взвешивая печенку древних ископаемых рыб? Научись заботиться хотя бы о ком-нибудь. Заведи себе улитку, или таракана, или хомяка. Начни с малого, раз на большее ты не способна!
Я не… Я не…
Что? Ждешь принца на розовом коне? Так он проскакал мимо тебя неделю назад. Типичный был принц. С сертификатом качества. Ты сама дала этому превосходному экземпляру здоровеннейшего пинка. Из опасения, что слишком привяжешься к нему…
Маргарет продолжала безучастно смотреть в окно, не замечая прозрачных горько-соленых слез, медленно стекающих по щекам.
Тихонько скрипнула дверь. Подавленная грустными мыслями молодая женщина никак не отреагировала.
Должно быть, Франческа пришла, вяло подумала она, не имея сил даже пошевелиться.
Каково же было удивление Маргарет, когда она услышала знакомый скрипучий голос мисс Вандербилт:
— Что, молодая леди, впали в черную меланхолию? Не рановато ли для ваших лет?
Маргарет обернулась и действительно увидела высокую костлявую фигуру грозы «Аквариума». В руках старая дама держала коричневый пластиковый поднос из столовой, на котором располагались тарелка с многочисленными бутербродами и здоровенная фаянсовая кружка. Судя по запаху — кофе с молоком.
Молодая женщина невольно сглотнула слюну. За всеми своими горестями она регулярно забывала позавтракать и пообедать, предпочитая лелеять свои душевные страдания на голодный желудок.
— Ничего не едите, перемещаетесь по лаборатории как привидение, похудели килограмма на четыре… В последнем докладе написали полную ерунду, читать противно, — подытожила мисс Вандербилт, ставя поднос с едой на стол, за которым пригорюнилась адресатка ее неожиданной заботы. — Влюбились?
— Ничего подобного!
— И теперь ждете ребенка, а он не хочет жениться? Полно, в наше время это не проблема, поверьте. Ну-ка, съешьте бутерброд с ветчиной и выпейте кофе. Я не могу допустить, чтобы одна из моих лучших сотрудниц кисла тут, как маринованная селедка. А эти темные круги под глазами вы сами нарисовали или как?
— Но, напротив, все совершенно не так. Дело в том, что вы ошибаетесь… — попыталась было возразить бедняжка, совершенно ошеломленная внезапно свалившейся на нее сострадательной начальницей.
— Как это не так? То есть он ждет ребенка, а вы не хотите выходить за него замуж?
— Да нет же. Право, мисс Вандербилт, я ценю ваше участие, но не кажется ли вам…
— Нет, не кажется, — отрезала неумолимая дама. — И зовите меня Дороти, я разрешаю. Теперь расскажите мне по порядку, что именно с вами случилось, и мы вместе подумаем, что делать. Я не могу себе позволить потерять третью перспективную сотрудницу за этот год. Сговорились все, что ли? Душевные драмы молодых девиц мне порядком поднадоели. В таком состоянии вы непременно броситесь с причала или просто втихаря уволитесь и удалитесь в неизвестном направлении. А кто будет работать? Я?
Маргарет невольно фыркнула, представив себе, как тщетно пытается утопиться в море, имея десятилетний опыт спортивного плавания. Если только привязать к ногам кусок свинца, да и то имеется неслабый шанс выплыть… Она улыбнулась и протянула руку за бутербродом. Ветчина пахла просто восхитительно.
Мисс Вандербилт пододвинула второй стул и уселась на него, выжидательно глядя на свою подопечную, с аппетитом поглощающую нежданный завтрак. Ее проницательные, хотя и поблекшие немного, но все равно еще очень выразительные глаза не отрывались от молодой англичанки, словно желая рассмотреть что-то очень важное.
Съев три бутерброда и запив их внушительной порцией кофе с молоком, Маргарет почувствовала, что жизнь потихоньку, но ощутимо налаживается. Она вообще-то всегда любила поесть и теперь ощутила значительный прилив бодрости.
— Ну, — решительно произнесла мисс Вандербилт, — и что там у вас приключилось? Душевная драма? Трагедия? Катастрофа?
— Да, душевная. Легко вам говорить… Но я возьму себя в руки и буду работать лучше, — пообещала англичанка, внезапно смутившись. Интересно, что она напортачила в докладе?
— Как же!
— Хотите сказать, что я не способна к анализу? Не доверяете мне?
— Я хочу сказать, что у вас какая-то проблема, которая сильно мешает работать. И могу также предположить, что вам не с кем поговорить, потому что вы совсем недавно приехали и к тому же боитесь, что здешние молодые вертихвостки все растреплют остальным своим подругам, — безапелляционно заявила мисс Вандербилт. — Так вот, можете поговорить со мной. Не стесняйтесь и не ждите никакого подвоха. Я не болтлива, а для вас будет полезно выговориться. Ну и что? Опять слезы? Вот, держите.
Маргарет с благодарностью вцепилась в протянутую доброй самаритянкой бумажную салфетку и, хлюпая носом и поминутно сморкаясь, неожиданно выложила всю свою незатейливую историю. Она так устала носить все в себе, что, как неожиданно выяснилось, рада была любому слушателю.
Надо отдать должное отважной мисс Вандербилт. Она терпеливо выслушала горестное повествование о темноволосом красавце и негодяе, подло переметнувшемся к другой, и даже не позволила себе ни единого саркастического комментария.
Пожилая дама стоически кивала, ахала в особенно трагические моменты и исправно протягивала зареванной молодой женщине все новые и новые порции бумажных салфеток…
Все когда-нибудь кончается, закончилась и грустная история незадачливой сотрудницы «Аквариума». Мисс Вандербилт на всякий случай подождала еще немного, потом, убедившись, что поток слов и слез окончательно иссяк, поинтересовалась: