— Не перейду, — уверенно возразила я, вызывая у Авроры снисходительную усмешку.
— Ты ещё совсем юна и неопытна. Подожди немного и увидишь, что я права.
Но я знаю, что мне нечего ждать. Мои жизненные принципы никуда не исчезнут. И спустя больше года работы стриптизёршей моя непреклонность в своём первоначальном мнении лишь укрепилась.
Я могу выступать в эротических стрип-шоу, танцевать полуголой на сцене, пилоне или в клетке, развлекать публику на пару с другой танцовщицей, имитируя сексуальные сцены, обрабатывать клиентов у столов, выслушивая их пошлые фантазии, стойко терпеть на себе прикосновения чужих рук и даже заниматься консумацией.
Но на этом всё.
Как бы ни давил Эрик, он не заставит меня спать с клиентами. И надеюсь, рано или поздно он это поймёт.
С началом новой музыкальной композиции я принимаюсь к заключительному на сегодня виртуозному, соблазнительному танцу возле очередного захмелевшего мужчины, показывая свою гибкость и сильные стороны тела, к которым он то и дело постоянно тянет руки.
Игриво подмигивая, деликатно намекаю, что разрешается только смотреть. К счастью, в этот раз мужчина всё понимает и теперь запихивает купюры в каждую возможную часть крошечной ткани на мне, раз за разом «ненароком» сжимая ягодицы или чуть дольше положенного задерживается на груди.
Хочется кричать от нестерпимого желания оказаться в душе и стереть все следы бесконечного количества пальцев на коже, но, сжав зубы, натягиваю самую очаровательную улыбку, терплю и не противлюсь столь невинным касаниям, пока он щедро продолжает сорить деньгами.
Когда же наконец наступает долгожданный конец смены и помещение «Атриума» постепенно пустеет, я напоследок прохожу томным взглядом по расслабленным, сонным лицам оставшихся посетителей и грациозной походкой покидаю зал. И стоит лишь только скрыться за кулисами — из меня словно стержень вытаскают, а усталость непомерной ношей обрушивается на измученное тело и сознание. Снимаю туфли ещё на пути в гримёрную, босиком добираясь до туалетного столика, где в отражении встречаю ту самую — другую сторону себя.
Незнакомку. Чужую. Астрономически далёкую от меня.
Единственное, что скрывает её тело — чёрный кружевной комплект нижнего белья, инкрустированный множеством мелких кристаллов, кожаная юбка, позволяющая клиентам без труда увидеть тонкую полоску стрингов, и развратные чулки, которые большинство мужчин так и норовят оттянуть за резинку.
На голове царит высокий начёс, а крупные волны светлых волос спадают по оголённым плечам и спине. Слой тонального крема до идеальности сравнивает тон её кожи, румяна ещё сильнее заостряют скулы, синий цвет глаз практически невозможно различить из-за тёмных теней на веках и густых наращённых ресниц, а губы привлекают к себе внимание ярко-алой помадой.
Не могу не признать — она выглядит эффектно. А ещё… вызывающе и доступно.
Она фальшивая. В ней нет души. Нет желаний.
Пустая оболочка. Она не умеет думать, чувствовать и даже не представляет, что значит мечтать. Просто красивая кукла, которая делает то, что от неё просят и ждут. Почти всё.
Она — защитная маска, позволяющая отключить разум и отгородить настоящую меня от всего, что провоцирует во мне инстинктивные реакции самозащиты.
Каждую ночь, войдя в её роль, я перестаю упорно сопротивляться тому, что вспыльчивую Николину Джеймс раздражает до зубного скрежета, отвращает до нервной дрожи в руках.
Я представляю, что моя работа просто постановка. Театр. Кино. Что угодно, только не повседневная реальность.
«Аннабель» — просто актриса, играющая не самую приятную роль.
Но она — не я.
И никогда мной не будет.
***
Как всегда возвращаюсь домой с первыми лучами солнца. Квартира встречает меня гробовой тишиной и удушающей вонью грязных носков вперемешку с гниющими остатками продуктов. Задерживаю дыхание, подавляя приступ тошноты, и раскрываю окна.
Хочется сделать вид, что я ослепла, и равнодушно пройти мимо, в сотый раз проигнорировав мерзкий беспорядок, оставленный мамой с Филиппом после пьяного застолья, но вместо этого ступаю на кухню и принимаюсь за уборку, чтобы в квартире появилась возможность вдохнуть не умерев.
После очередной бессонной ночи я толком не помню, как привожу в порядок дом, скидываю с себя одежду, под мощным напором воды с остервенением смываю с тела всевозможную «грязь» и, даже не успев как следует насладиться мягкостью подушки, мгновенно засыпаю.
Мне кажется, что прикрываю глаза буквально на минуту, когда мой сон тревожит оглушительный грохот.
Резко вскакиваю, пытаясь сориентироваться в тёмном пространстве и сообразить, что вообще происходит. По тому, что солнце за окном уже успело скрыться, понимаю, что проспала далеко не один час. Мой слух разрывает от громкой музыки, а мощные звуковые вибрации сотрясают меня вслед за всей дребезжащей мебелью в комнате.
Напрочь забывая о сне, я запрыгиваю в первую попавшую под руку одежду и влетаю в гостиную, где встречаю Филиппа, способного одним лишь своим видом довести меня до белого каления.
Нагло раскинувшись в кресле с бутылкой пива в руке, этот ублюдок на полной громкости наслаждается тяжёлым роком. Его голова в удовольствии запрокинута назад, глаза закрыты, а небритая рожа расплывается в блаженной улыбке.
Я подбегаю к стереосистеме, которой ещё с утра у нас точно не было, и, не теряя и секунды, с силой вырываю провода.
— Что за… — рычит Филипп, но затыкается, стоит лишь ему расскрыть свои заплывшие веки. — А-а-а, это ты. Я тебя разбудил? Прости — не хотел, — ирония в его безразличном голосе вовсе не удивляет меня, а лишь до краёв наполняет презрением и злобой.
— Ты в конец оборзел? Что это такое?! — указываю на музыкальный центр.
— Мой подарок, — смотрит на меня как ни в чём не бывало и делает новый глоток пива.
— Что ты несешь? Какой к чёрту подарок?
— Зачем так кричать? — наигранно вжимает голову в плечи и разводит руками. — Нам с Юной уже давно не хватало музыки для поднятия настроения. Сегодня мне невероятно повезло в картах, вот и решил нас побаловать. Нравится? — Ничтожество протягивает мне бутылку, словно ожидает, что я порадуюсь новой дорогостоящей покупке вместе с ним.
— Откуда у тебя деньги? — из последних сил сдерживаю себя, чтобы не раздробить его тупоголовый череп этой самой бутылкой, что он тычет мне в лицо.
— Сказал же — выиграл.
— Откуда у тебя деньги на игры? — конкретизирую вопрос, ответ на который меня серьёзно волнует. С тех пор как Филипп бросил стройку, у него просто не могло быть финансов, чтобы отправляться к дружкам на карточные игры. — Ты что, почку продал или, наконец, соизволил найти новую работу?
— Ни то, ни другое, — коротко отвечает он, продолжая испытывать моё терпение и явно наслаждаясь этим процессом.
— Откуда деньги? — голос перестаёт звучать от переполняющего меня напряжения.
Присосавшись к горлышку бутылки, он не отрываясь смотрит на меня помутневшим самодовольным взглядом, а я буквально слышу, как остатки моего самообладания предательски трещат по швам.
Никогда прежде в своей жизни я ни к кому не испытывала ненависти. Неприязнь — да. Презрение — тоже. Злоба — её в моей жизни было хоть отбавляй. Но чувство ненависти мне было неведомо. До встречи с Филиппом Гиралдо.
Лютая, рвущая на куски ненависть. Осторожно пробирающаяся до мозга костей, незаметно поглощающая каждый атом тела. Такая жгучая, что боюсь, когда-нибудь она поглотит меня без остатка.
Если вначале я просто мечтала о его исчезновении из нашей с мамой жизни, то с каждым прожитым годом под одной крышей с этим жалким паразитом искренне желаю ему сгинуть в преисподнюю, где день за днём с него будут сдирать шкуру и поджаривать на медленном огне. Хочу, чтобы он не просто перестал отравлять другим людям жизни, но нестерпимо страдал сам, испробовав горький вкус адских мучений.