Смолин вышел из комнаты, не проронив больше ни слова, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Я муторно и долго пыталась заснуть хотя глаза слипались, голова была тяжёлая, да и мыслей не было, просто желание поскорей провалиться в сон под неразличимый разговор Нины Викторовны и Олега за стенкой.
Заснуть мне всё же удалось, но проспала я точно недолго. Меня растолкал Смолин, нагло и бесцеремонно натягивая на меня колючий свитер.
— Что? — спросила со сна, мне хотелось его отпихнуть, но я до конца не проснулась.
Руки ещё не слушались, попытка сопротивляться получилась больше похожей на поглаживания.
— Садись. — велел Олег.
— Отстань! Я сплю! — попыталась забраться обратно под одеяло, с удивлением осознав, что у меня волосы мокрые.
Голову я точно не мыла, почему волосы мокрые? — пронеслось в голове, а Смолин в этот момент натягивал на меня джинсы.
— Вставай! Идти сможешь? — спросил он, усадив меня на край кровати.
— Могу, но не пойду! Я сплю, отстань! Что ты привязался ко мне?! — хотела оттолкнуть его, но уперевшись руками в плечи Смолина, рухнула на кровать сама.
— Ты горишь, а не спишь! — оборвал моё возмущение, — Мам дай носки!
Я ничего не успела сообразить, а Смолин уже закинул меня на плечо и потащил из квартиры. По лестнице вниз и я не сопротивлялась. Мокрые волосы свисали сосульками и при каждом его шаге смешно раскачивались.
Осознать, что происходит получилось только в машине скорой помощи, куда меня принёс Олег.
— А что происходит? — сосредоточив свой взгляд на Смолине, спросила, подтягивая рукава колючего, явно мужского свитера.
— Ты как водка, сорок градусов у тебя. В больницу ляжешь. — невесело пояснил и обратился к врачу, который противно скрипел ручкой что-то записывая.
Я посмотрела внимательней, и увидела свой паспорт. Переживаний и мыслей о столь высокой температуре у меня не было, зато желание забрать паспорт было.
— Отдайте! — да, видимо, всё-таки мой организм не выдержал такого напряжения и сдал.
Да так, что я не соображала, что творила. Бросилась на врача забирать свой паспорт, упала на колени, Смолин тут же влез между мной и врачом, но я успела мёртвой хваткой вцепиться в заветный документ. Хоть что-то единственное моё, чего меня не имеют права лишать ни Артур, ни уж тем более Смолин.
— Настя, галоперидол! — крикнул врач, я засмеялась, что-то он странно обзывается.
Я не гало... что-то там, я Настя. — подумать успела, но сказать нет.
Настя — это медсестра, тёзка моя, она-то мне и засандалила укол, пока Смолин, зажав меня между сидением и каталкой, пытался выдрать мой паспорт.
Ненавижу врачей! И Смолина ненавижу! — это всё, что я успела опять же только подумать.
Когда я очнулась уже в больничной палате, я пиздец как испугалась! На мне была одета больничная сорочка, а левая рука с торчащей из вены капельницей, сразу попавшая в поле зрения, была привязана к поручню кровати. Я подумала, что Смолин меня упёк в психушку, но отпустило, когда поняла, что правая рука свободна.
Смолин сидел в палате за изголовьем кровати, поэтому я его не сразу заметила, только когда он спросил;
— Как ты? — голос его был ровным, лица я не видела, но думаю и на нём не было даже тени волнения.
Даже отвечать не хотелось.
— Я домой хочу. К себе домой. В квартиру, которую мне Артур подарил и чтоб тебя не видеть и не слышать, тогда мне будет нормально. — говоря это, я прислушивалась к самой себе.
Вроде ничего не болело. Даже капельница в руке не доставляла особого дискомфорта, только тело затекло. Хотелось пить.
— Ясно. Как только докапают, полетим обратно. У тебя просто переутомление и стресс. — он поднялся и пошёл на выход, только сейчас я его увидела.
Злой. — это всё что выражало его лицо.
— Да, и это Тимур Колесников. Он не умер, как ты думала, но ты его сделала инвалидом. Мстить пытался.
— Его поймали? — спросила, ненавидя Смолина теперь и за это имя.
Я не хотела знать, как зовут того подонка и не считала, что это я его сделала инвалидом. Он сам им стал. Нечего было девушку насиловать.
— Застрелили. Оказал сопротивление при задержании. Отдыхай, вечером самолёт.
Он ушёл, и явился за мной только вечером. С моей сумкой, молча ждал в палате пока я поужинаю, портя мне аппетит своим присутствием. Ненависть и злость за его поступок сменились обидой. Он не просит прощения, словно так и надо. И не то чтоб мне это было нужно чтоб простить его. Нет. Не для этого. Хотела высказаться, сказать ему, что так нельзя, что он сука неправ! Неправ! Но как это сказать, когда он тварь повода не даёт! Несколько раз я давила в себе желание разрыдаться. От обиды, и невозможности высказаться.