Прокурор устал, но продолжал свою гневную речь о колхозе, а Иван Михалыч места не находил от радости. «Так бы и расцеловал его!» — думал председатель.
— Э, да что там долго говорить, — махнул рукой прокурор и сел на место, — Исправлять недостатки надо…
Председательствующий объявил перерыв. Иван Михалыч пробрался к дверям и пустился к гостинице. Он летел, не разбирая дороги, и душа его ликовала. «Ура! Вывернулся! Вывернулся!» — хотелось кричать на всю улицу.
Он растолкал прикорнувшего в «газике» Виктора, и они поехали в колхоз. По дороге, у чайной, Иван Михалыч попросил шофера остановиться, забежал туда и вернулся, морщась, качая головой и наскоро дожевывая вялый соленый огурец.
— Так-с… — сказал он шоферу. — Голову поправили, можно и восвояси.
На телеграфном столбе сидела утрешняя ворона. Иван Михалыч улыбнулся ей, как старой знакомой, и произнес:
— Сидишь, старая? Ну и сиди. А мы поедем в «Бежин луг». Не бывала в тех краях? Так залетай, милости просим. А покеда адью.
Иван Михалыч сделал вороне ручкой. Ворона высокомерно отвернулась. «Газик» тронул с места. Иван Михалыч окончательно повеселел, болтал без умолку и несколько раз принимался петь «Я люблю тебя, жизнь», но сбивался и снова рассказывал анекдоты. Он уже не представлялся себе слабым, жалким, безвольным человеком. Наоборот, он теперь чувствовал себя сильным, умным и хозяйственным. Богатырь да и только!
КАК Я БЫЛ У КОЛДУНА
Человеческий организм не железный. Хотелось бы, конечно, чтобы он был из более надежного материала и в случае нужды поддавался переплавке. А так с ним одни неприятности. Ни с того ни с сего происходит, скажем, опущение желудка, как это случилось с автором этих строк.
Сначала я не испугался. От соседки Клавдии Адольфовны я давно знал, что апрельским медом можно вылечить все болезни. Но от меда лучше не стало. И даже начались судороги.
Выручила меня наша лифтерша тетя Даша.
— Плюньте на докторов, — сказала она, — и поезжайте в деревню к одному старичку. Мне оттеда сноха писала, что он настоящий колдун: все болезни тайным словом снимает. Только его поспасибовать надо.
«Именно к колдуну, — думал я, садясь в серебристый лайнер. — Именно поспасибовать!»
Последние пять километров до деревни Митрофановки, в которой жил знаменитый старик, я проделал пешком.
— Где тут Петр Яковлевич Спрутов? — спросил я, вбежав в деревню.
— Колдун, что ли? — уточнили колхозники, курившие «Казбек» на замшевом бревне. — Вон в тем дому с антенной…
Дом с антенной был красив и богат. Пудовые гуси бродили на приусадебном участке. Автомобиль «Москвич» серым ягуаром прижимался к амбару.
Колдун сидел на приступках, подавленный мыслями о собственном величии.
— Пока что ездиют… — гордо бормотал Петр Яковлевич. — За тыщи верст прут…
— Спасите!.. — простонал я. — У меня опущение желудка.
— Пуззло-муззло? — строго спросил старец.
— Именно пуззло, — упиваясь отчаянием, подтвердил я.
— Мал-мала пойдем, — приказал колдун. — В кабинет.
Он провел меня в темный закуток, раздел донага и велел лечь на скамью, покрытую кошмой. Некоторое время старец постоял с закатившимися глазами, как бы находясь в трансе. Потом затрясся, поплевал в угол и приступил непосредственно к врачеванию.
— Гиенна маммона, — зловеще зашептал колдун, энергично пальпируя мою брюшную полость.
Я смирно лежал на вонючей кошме, голый, как Адам, и думал о бренности. Какие-то птицы истово бились крыльями о перегородку. Коричневые, словно мулаты, святые висели в почетном углу. Георгий Победоносец равнодушно втыкал копье в противного, ненатурального змия.
— Эники-беники! — закричал колдун и напоил меня жидким куриным пометом.
У меня на губах выступила пена.
— Ну как? — с живейшим любопытством осведомился Петр Яковлевич.
Я скрипнул зубами.
— Скрежет зубовный, — наставительно сказал мой лечащий колдун и поднял ввысь грязноватый указательный перст, — есть знак, что болезнь исходит из бренного тела твоего.
Слабой рукой я положил на кошму «четвертную» и, проклиная лифтершу тетю Дашу, а также сноху и прочих ее родственников до пятого колена, побрел восвояси. «Хороши эники», — думал я и шел по деревне, худой, томный и неблагодарный.
— Послушайте! — окликнули меня. — Вы не от колдуна?
Смотрю: на бревне сидят какие-то приезжие люди. Они оказались пациентами чародея. Ждут своей очереди. Богатая, думаю, клиентура. Подсел, познакомился. Народ все культурный, интеллигентный. Анна Васильевна Лошадкина, например, — симпатичная женщина, молодая, с университетским образованием. С трудом выпросила отпуск за свой счет, приехала полечиться. Профессора-то, они что, они ничего не понимают, велят исследоваться стационарно. А колдун «слово» знает, недаром же ей про него домработница рассказывала!
Отставной подполковник и сам не ведает, зачем он, собственно, к знахарю пожаловал. В целом он все эти белые и черные магии не уважает, но, так сказать, на всякий пожарный случай. Вдруг что-либо случится с организмом, не железный же!
Разговорился я с Николаем Исидоровичем Попсом. Этот прикатил аж из Одессы.
— Ничего не пожалею, — говорит, — лишь бы он мой недуг исцелил. Вот пощупайте…
И дает пощупать. А щупать, честно говоря, никому неохота. Каждый погружен в самые черные, ипохондрические мысли о своей сокровенной болезни. Тем более, все ловят себя на подлой мысли, что с рентгеном оно способнее было бы установить заболевание у цветущего одессита. Однако все сочувствуют Попсу и стараются сказать ему какую-нибудь любезность.
— Кстати, чем он лечит? — спрашивает повеселевший Николай Исидорович.
— По-моему, динамитом, — отвечаю я.
— Может быть, самим попробовать? — предлагает кто-то.
— Куда там! — сумрачно отзывается подполковник. — Надо ведь еще «слово» знать.
Сидим так, разговариваем, душу отводим. А на другом конце бревна какой-то милый старичок все к нашим разговорам прислушивался. Он потом сел поближе и говорит:
— Езжайте вы все домой. Я давний местный житель, ныне пенсионер. Упорно я с этим колдуном борюсь. Шарлатан он самый типичный. А вы люди здоровые и с виду сознательные. Как же вам вообще не стыдно лечиться у невежд, которых выгнали из первого класса церковноприходской школы за полное недопонимание? Да знаете ли вы, что он сам лечится только у дипломированных докторов? Совсем недавно ему язву в больнице вырезали. Зашел я к нему в больницу. Лежит в постельке чистенький, кроткий, божественный. И шепчет что-то. «Как же так, — спрашиваю, — такой, можно сказать, могущественный человек, а обратился за помощью к обыкновенным врачам?» «Постой, — говорит, — дай лоб перекрестить… — Да как заревет — Заслуженному врачу республики товарищу Рабиновичу мно-о-гая лета!» Вот так-то… А был один, прямо скажу, страшный случай. Мальчонку одного отправили родственники к колдуну вместо того, чтобы у врачей лечить. А паренек страдал воспалением суставов. Вот и погиб ни за грош…
Выслушали мы старичка, и стало нам стыдно. И не только стыдно, но и страшно. Отставной подполковник, на что человек боевой, не раз, как говорится, смерти в глаза смотрел, а и то даже несколько переменился в лице.
— Ну его, — сказал он, — к богу, а точнее, к лешему. Поеду-ка я домой!
Начали мы потихоньку расходиться, а по дороге я очень основательно думал над всей этой историей и теперь, положа руку на миокард, хочу заявить с самой серьезной ответственностью; можно, конечно, оригинальничать — утираться стеклом или стараться лечь на потолке так, чтобы не падало одеяло. Но шутить со своим организмом не следует. И доверять его колдунам — тем более. Может боком выйти, потому что человеческий организм все-таки не железный и никак не поддается переплавке. Хоть ты его режь на кусочки!