Доктор Драйвер подзывает к себе девушку из группы и просит разрешения крепко ее обхватить.
Играя роль монстра, он делает вид, что пожирает плененную студентку. Потом останавливается и говорит остальным:
— Зритель может подумать: «Э нет, я бы на месте монстра сделал со студенткой кое-что другое», — и изображает Джерри Льюиса.
Заплатившие кучу денег «семинаристы» внимательно следят за каждым его движением. Они было засмеялись, но тут же замолчали, потому что шел последний час семинара.
— Или возьмем романтическую историю. Любовный роман — танец вокруг взаимоотношений (СЕКСА). Но самого секса в сюжете нет. Мы видим героев до и после секса. Мы видим, как они стремятся к сексу, и видим, к каким смешным последствиям это приводит, но сама постельная сцена может вызвать у зрителя неприятие. Я бы с этой студенткой сделал в постели кое-что другое! — Доктор Драйвер снова изображает Джерри Льюиса, но на этот раз шутка не удается. — Постельные сцены — очень опасная территория. Фильм не о сексе, хотя именно секс движет героями. Сам же секс неподвижен. Он замораживает сюжет и делает сцену субъективной. Или зритель не чувствует в сцене движения, потому что в ней не участвует.
Он снова поворачивается к доске с названиями разных жанров кино и начинает подводить итоги.
Скрипя мелом, Драйвер подчеркивает слово «монстр».
— Монстр, пожирающий девушку, не движется, — говорит доктор Драйвер. — И человек, который ограбил банк и тратит награбленное, не движется. Но в эти сцены тоже можно ввести движение. Как Альфред Хичкок в сцене убийства в «Психозе». Каждые полсекунды он менял ракурс, чтобы зритель не устал от вида взлетающего и опускающегося ножа.
В этот момент его советы показались мне какими-то ограниченными, фанатичными и совсем не новыми. И вообще разве кино надо снимать одним способом? И за это я выложил семьсот баксов…
Такая мысль, похоже, одновременно пришла ко всем остальным участникам. Семинар подошел к концу, а они не почувствовали себя ни на йоту умнее. Они и не стали умнее.
— И не стали умнее, — повторил я вслух, сидя на чердаке и читая старую тетрадь. Да, нас просто надули. Совсем как в инфорекламе. — Почему я этого не понял раньше? — На этот раз я обратился к сидящей на столе кошке.
Кошка, моргая, посмотрела на меня.
Где там мой научно-фантастический боевик?..
Слепые негроидные кентавры-альбиносы живут в поселке среди холмов бескрайней саванны, покрытой прохладным пламенем лаванды. Посреди поселка стоит Черный Парфенон из автомобильных шин. Там обитает их оракул-вождь, слепой негроидный двуполый кентавр-альбинос. Ему прислуживают крошечные эогиппусоподобные кентаврицы-сирены. Они толпятся вокруг оракула и напевно читают ему свитки, записанные с его откровений во сне бескровными крылатыми мальчиками, что висят под потолком, как зеленые летучие мыши, храпят и хихикают себе под нос. У слепого негроидного кентавра-альбиноса два пениса и две вагины. Одна пара гениталий расположена в нижней части человеческого торса. Эти маленькие гениталии декоративны, но функциональны, что нередко подтверждается эогиппусо-сиренами, когда те лижут оракула и совокупляются с ним, наполняя свои тела его семенем. На протяжении всего полового акта их считают периферическими манифестациями оракула. Любой их крик, слово или фраза в этот момент приписываются самому оракулу и тщательно фиксируются вечно висящими рядом писцами. Вторая пара гениталий — конский пенис и лошадиная вагина — огромны и служат для зачатия и рождения прекраснейших конемутантов вселенной: двухголового зеленого пегаса-гермафродита с гривами сияющих перьев, кентаврицы с двумя женскими туловищами спереди и сзади лошадиного, водяной кентаврицы-медузы, которая пеленает жертвы в светящийся кокон паутиной из своих прядильных сосков.
Наши святые связаны и брошены в краску с антилопьими мордами, аналогами людских болезней, поющими златые страницы и катастрофы. Абсорбируя скорость, мы таем в резонансе исчезновения и перерождаемся в сладкогласный кадастр невидимости. Союз движения со звуком неповиновения. Метапегасовые боги-облака, прозрачно-отрешенные, немо плывут дальше…
Глава 10
Я отрываюсь от работы — интересно, купят мой сценарий или нет? — выключаю машинку, вытягиваю из нее лист розовой бумаги (белая кончилась) и кладу на карточный столик, по углам украшенный зелеными и красными птицами. Столик такой хлипкий, что с трудом выдерживает тяжелую пишущую машинку. По-моему, в сценарии не хватает действия. Поперек розового листа я пишу себе памятку: «ДЕЙСТВИЕ!»
Спущусь-ка я вниз, поищу среди бумаг один пропавший негатив. В свои немолодые годы я начинаю ценить время, нужное для самых простых действий. Возможно, в маленьком путешествии вниз по лестнице, в самом этом движении, заключен весь смысл жизни.
Наклоняюсь и запускаю руку под раковину. Отпихиваю в сторону что-то непонятное и вытаскиваю старые бумаги.
«Очистишь свой дом — очистишь свой ум», — как говорил ученику один мастер дзен.
Стукаюсь головой то ли о раковину, то ли о какой-то выступ.
Движение придает смысл нашей скромной (пусть и трудной) жизни в четырех измерениях. Жестокая охота на лис становится развлечением, а война-спортом. В зле, даже если оно скучно и монотонно, много движения, и поэтому оно интересно.
Быть может, фильмы — зло. Пока я способен ощущать себя и пространство вокруг, мне вполне достаточно просто двигаться в четырех измерениях.
Даже в размышлении есть свои, довольно примитивные, правила дорожного движения, пути достижения цели — и простые радости.
Привет, брательник!
Все очень запущено. Ребята из города нас разыскивают, хотят получить назад деньги за перенесение в Розовое-2. Ну, помнишь ту ерунду, что мы пытались для тебя устроить на этой стороне? Ничего, мы разберемся.
Тебе, наверное, смешно, но у нас в натуре проблемы. Потому что мы провалили дело с фильмом, который ты помог нам снять, извини. Правда, показали толстому Харрису, и ему понравилось. Может, ты станешь гребаной звездой. Умора, да?
А ты вообще знаешь, что такое звезда?
В общем, рекламщик узнал о фильме. Хреново. Ладно хоть ничего не спрашивает. Как, черт побери, держать в порядке все эти мелочи, всякие даты и прочее? Мне нужен секретарь. Да, знаю, это на Мэтте, но он вечно бухой. Не то чтобы я жаловался.
И все-таки.
Шутка, братан!
Мира!
Джек.
КОНФЕРЕНЦИЯ ИНФОРЕКЛАМЩИКОВ
Компания «Брэндон энд Бейтс Стил Соз» проводит на лыжном курорте конференцию по инфорекламе; я решил поехать. Встретил сегодня Мэтта в баре и поинтересовался, не хочет ли он съездить со мной и заодно покататься на лыжах. Он воспринял приглашение с энтузиазмом:
— А ты возьмешь меня с собой на лыжи, Спанки?
Пока мы говорили, он ходил вокруг бильярдного стола. Мэтт очень любит бары: он там пишет стихи [45]и пьет — это два его главных хобби. Впрочем, играть в бильярд он тоже навострился.
Я в первый раз еду на лыжный курорт.
Отправляемся мы от Мэтта с Джеком. Мебель в их доме разбросана во все стороны. У стульев, явно взятых в благотворительной организации, отрублены или отломаны ножки, так что сидишь на них почти как на полу.
Мэтт сегодня смахивает на пирата, и ему это к лицу. Недавно он ходил с другом в поход в Биг Сур и лишился переднего зуба, поэтому теперь и осваивает пиратский образ. На нем полосатая вязаная шапочка, брюки клеш, свободно собранные вокруг талии широким поясом с большой пряжкой, хулиганская блуза в стиле Эррола Флинна и поношенные коричневые сапоги. Мэтт берет сумку, мы прощаемся с Джеком и выходим из дома. Он говорит, что перед полетом ему нужно зайти в ближайший винный магазин.
45
У Мэтта накопились целые груды залитых пивом и исчерканных листков. Спанки их не читал и даже не думал: он не очень-то любит поэзию. Одно из Мэттовских стихотворений звучит примерно так:
вот ты сидишь с женой
а я говорю как больно
что курчавая роза Тибета
торчит увядшим бутоном
на мелодии длинной этой
подушка а не жизнь!
(рычание)
Рычать нужно с такой нутряной болью, на какую декламатор только способен. Способности Мэтта не оставляют сомнений: читая этот стих поздним вечером, он доводит барменш до слез, а барменов — до рукоприкладства.