- А-а-а! - Ору я диким ором. Слёзы градом катятся из глаз. Боль просто жуткая, невероятно больнючая. Я в Аду, это точно....
Орёл впивается мне под самое сердце и тащит из меня то ли жилу, то ли какой-то хрящ. Я ору, я чувствую, как безжалостный клюв копошится во мне, елозит, цепляет половчее мясо и тянет....
- Есть ещё одна.... - Кто-то басит над головой. Пытаюсь поднять голову, но не могу.
Орёл сволочь делает передышку. С клюва его капает моя кровь, но чувствую: не остановится. С каких грехов мне такая мука? Я огонь не похищал.
- Перестань, слышишь!!! - Стараюсь на голос пронять эту птицу. - Я Огонь не воровал! Ты ошибся, я не Прометей!!!
Орёл, кажется, удивился. Смотрит вытаращенным глазом. Может, понял, что залетел не по тому адресу. Вдруг говорит совершенно по-человечьи и с каким-то проникновенным сочувствием:
- Потерпи, родной! Потерпи, солдат! Нету у меня обезболивающих.... - И р-раз, своим острым жалом мне куда-то под брюхо. Заелозил, стараясь втиснуться глубже. Гадина, слаще ему там что ли? Я такую боль на земле не чувствовал.
- Сука-а-а!!! - Я вне себя от бешенства, а ещё больше от своей беспомощности. Какая-то дрянь выклёвывает мне мясо, а я не могу ей шею свернуть. Вены мои взбухли, я ощущаю скачущий пульс, я рву своё тело, чтобы вырваться на секунду и разодрать в клочья этот ненасытный клюв. Кажется, есть! Мне удаётся освободить правую руку, и я с ликованием тянусь к орлиной шее. Не уйдёшь, гнида пернатая!
- Держите его, что смотрите! - Орёт кто-то надо мной. Я не понимаю, у орла есть подручные? Мне стискивают плечо, припечатывают вырвавшуюся на волю руку и снова опутывают её чем-то. Глаза мои затуманены болью. Я плачу и ругаюсь.
- Не смей, гнида! - Я не плачу, я рыдаю. - Оставь меня в покое, тварь!
- Согласен. Тварь и гнида. - Соглашается кто-то со мной. Это не орёл. Это кто-то, кого я не вижу. Сатана, поди.... Следит, чтобы я не вырывался, пока палач его справляет кровавую работу.
- Вот вытащу последнюю.... Из тебя. И будешь покоиться. Делайте последние пять кубиков! Счас будет самое трудное....
Пытаюсь въехать в разговор Сатаны, ничего не понимаю.... Какие кубики? И что хотят вытащить из меня последнее? Душу?
На меня наливается жар. Я раскалён как чугунок на огне. Я проклинаю всё и вся и призываю Копылова в помощь. Он появляется невозмутимый, склоняется и промыкает мой лоб влажным платком.
- Братишка.... Копыло-ов.... - Шепчу я. - Ты мой ангел-хранитель.
Неожиданно между ребрами закопошился ненавистный клюв. Боль, то ли я притерпелся, то ли устал орать, была уже не той. Оставалась лютая неприязнь к мучителю-орлу. Всё-таки я не шашлык на блюдечке, чтоб меня размеренно отщипывать.
- Копыло-о-ов!!! - Взвинчиваюсь я. - Подстрели! Или меня или этого орла! Умоляю....
- Всё-всё. Теперь всё! - Успокаивает Копылов и действительно, боль прекращается. Я проваливаюсь в темноту, где нет ни орлов, ни преисподней, а голос Сатаны где-то там далеко кому-то вещает:
- Восемь пулевых и лишь одна тяжелая.... Надеюсь, вытянет....
****************************
Жёлтый в потеках потолок свидетельствует о прохудившейся кровле. Весной должно быть хорошо заливает, и сестрички не успевают менять тазики. Кроме потолка, я могу наблюдать за соседом справа. Он ампутированный по колено и часто просит медперсонал поменять ему бинты на ноге, которой у него нет. Кричит, что чешется рана, пусть подышит.... Налево смотреть нет резона. Слева от меня стена и прикроватная тумбочка. Да и нельзя, говорят врачи, вертеть головой. Покой и ещё раз покой. Я пробовал подымать голову, плечи, пока мухи в глазах не заставили отказаться от чересчур активных движений. Я в госпитале, далеко за фронтом. Отлёживаюсь, пока мои где-то воюют....
Прооперировали меня не здесь. В захудалом медсанбате, в прифронтовой полосе. Говорят, восемь пулек из меня выковыряли. Одна сидела глубоко в рёбрах и краем задела стенку легкого. Не потому ли у меня сейчас свист в дыхании. Ну да ладно.... Остальные семь свинцовых околышей размещались чудным образом, где как бог положил. А положил Он их, действительно, так расчудесно, что ни одна не повредила меня всерьёз. Говорят, орал безбожно и матом костерил всех. Врачу чуть руку не оторвал. Шутка ли, во мне копошились щипцами на живую! В медсанбате не было даже спирта, чтобы меня опоить. А раны и инструменты стерилизовали тройным одеколоном, который тоже считался дефицитом. Для самой глубокой пули, врач приберег из своих сокровенных запасов промедол. Хотя старожилы госпиталей утверждали, что в этих шаром-покати-лазаретах кололи только алко-морфином, если конечно и такой имелся. А на «нет» шла фатальная карта: боль, везение, случай. Многие умирали. Многие выживали. Вот и всё....