Постройка центральных тюрем была вызвана желанием придать наказанию возможно суровый характер. Решили, что с арестантами надо обращаться самым жестоким образом, а если они не выдержат и будут умирать в больших количествах, – беда не велика! С этой целью смотрителями и надзирателями этих тюрем были назначены люди самые жестокие по характеру, в большинстве случаев из отставных военных; при чем арестанты были отданы в полное распоряжение этих деспотов, с приказанием свыше – не стесняться размерами и характером наказаний. Тюремщики оправдали доверие начальства: центральные тюрьмы действительно превратились в застенки; и ужасы сибирской каторги побледнели пред жизнью в «централках». Все те, кому пришлось пробыть в них некоторое время, заявляют, что день, когда арестант из централки высылается в Сибирь, он считает счастливейшим днем своей жизни.
Изследуя эти тюрьмы, в качестве «почетного посетителя», ищущего сильных ощущений, вы будете очень разочарованы. Вы увидите лишь грязное здание, битком набитое ничего не делающими арестантами, лениво валяющимися на нарах, устроенных вдоль стен и непокрытых ничем, кроме толстого слоя грязи. Вам могут дозволить заглянуть в камеры для «секретных» или политических арестантов; но, если вы начнете расспрашивать обитателей тюрьмы, вы почти всегда услышите от них стереотипный ответ, что они «всем довольны». Для того, чтобы ознакомиться с тюремной действительностью, надо самому побывать в шкуре арестанта. Рассказов людей, перенесших на себе это испытание, насчитывается немного, но все же они существуют и один из наиболее ярких я привожу ниже. Он был написан офицером, присужденным к каторжным работам за оскорбление, нанесенное в запальчивости; офицер этот позднее был помилован царем после нескольких лет заключение. Его рассказ был опубликован в консервативном журнале («Русская Речь», январь 1882 г.), в то время, когда, под влиянием недавнего режима Лорис-Меликова, было много разговоров о необходимости тюремной реформы и существовала некоторая свобода печати; вышеупомянутый нами рассказ не встретил никаких опровержений и опыт наших друзей вполне подтверждает справедливость описаний автора.
Собственно говоря, описание материального положение, в котором приходится жить арестантам этой центральной тюрьмы, не представляет ничего особенного, ибо положение это почти одинаково во всех русских тюрьмах. Указав на то, что тюрьма была построена на 250 человек, а вмещала 400, мы не будем больше останавливаться на её санитарных условиях. Пища тоже была не лучше и не хуже, чем в других тюрьмах. Семь копеек в день – не особенно щедрый паек для арестанта, в особенности приняв во внимание, что тюремный смотритель и старший надзиратель – «люди семейные», старающиеся урвать и из этого нищенского пайка что-нибудь в свою пользу. Четверть фунта черного хлеба на завтрак; щи, сваренные из бычачьяго сердца и печенки, или из 7 фунтов мяса, 20 ф. затхлой овсяной крупы и 20 ф. кислой капусты – такова обычная арестантская еда и многие русские арестанты вполне довольны ею. Моральные условия жизни далеко не так удовлетворительны. Целый день арестантам нечего делать и это безделье тянется недели, месяцы, годы. Правда, при тюрьме имеются мастерские, но в них допускают лишь опытных рабочих (трудами которых наживается тюремное начальство). Для остальных же арестантов нет не только никакой работы, но нет даже и надежды на работу, разве иногда в снежное время смотритель заставит одну половину арестантов сгребать снег в кучи, а другую – разбрасывать эти кучи. Убийственное однообразие арестантской жизни нарушается лишь наказаниеми. В тюрьме, которую я имею в виду, наказание отличались разнообразием и замысловатостью. За курение и другие проступки этого же рода арестанта заставляли стоять два часа на коленях, на каменных плитах, в таком месте тюрьмы, которое избиралось специально для этой цели, и по которому гуляли зимние сквозные ветры. Другим наказанием за подобные же проступки были карцеры, один из них теплый, а другой – холодный, в подполье, с температурой, при которой замерзала вода. В обоих карцерах арестантам приходилось спать на каменном полу, при чем продолжительность заключение целиком зависела от каприза смотрителя.