Каждый год около милльона мужчин, женщин и детей попадают в тюрьмы одной Европы, и на содержание каторжных и участковых тюрем тратится ежегодно около 100,000,000 рублей, не считая расходов на содержание той сложной судебной и административной машины, которая поставляет материал для тюрем. А между тем, за исключением немногих филантропов и профессионально заинтересованных лиц, – кого интересуют результаты, достигаемые при таких громадных затратах? Оплачивают ли наши тюрьмы громадную затрату человеческого труда, ежегодно расходуемого на их содержание? Гарантируют ли они общество от возникновение снова и снова того зла, с которым оне, – как предполагается, – неустанно борятся?
В виду того, что обстоятельства моей жизни дали мне возможность посвятить некоторую долю внимание этим важным вопросам, я пришел к заключению, что, может быть, будет не бесполезным поделиться с читающей публикой, как моими наблюдениеми над тюремной жизнью, так равно и теми выводами, к которым меня привели мои наблюдение.
С тюрьмами и ссылкой мне пришлось впервые познакомиться в Восточной Сибири, в связи с работами комитета, учрежденного в целях реформы русской системы ссылки. Тогда я имел возможность ознакомиться, как с вопросом о ссылке в Сибирь, так равно и с положением тюрем в России; тогда же мое внимание впервые было привлечено к великим вопросам «преступление и наказание». Позднее, с 1874 по 1876 гг., в ожидании суда, мне пришлось провести почти два года в Петропавловской крепости в С.-Петербурге, где я мог наблюдать на моих товарищах по заключению страшные последствия одиночной системы. Оттуда меня перевели в только что выстроенный тогда Дом Предварительного Заключение, считавшийся образцовой тюрьмой в России; наконец, отсюда я попал в военную тюрьму при С.-Петербургском военном госпитале.
Когда я находился уже в Англии, в 1881 г., ко мне обратились с предложением сообщить в английской печати о положении в русских тюрьмах людей, арестуемых по обвинению в политических преступлениех; правдивое сообщение подобного рода являлось настоятельной необходимостью, в виду систематической лжи по этому поводу, распространявшейся одним агентом русского правительства. Я коснулся этого вопроса в статье о русской революционной партии, напечатанной в Fortnightly Revicio (в июне 1881 г.). Хотя ни один из фактов, приведенных в вышеупомянутой статье, не был опровергнут агентами русского правительства, но в тоже время были сделаны попытки провести в английскую прессу сведение о русских тюрьмах, изображавшие эти тюрьмы в самом розовом свете. Тогда я, в свою очередь, вынужден был в ряде статей, появившихся в «Nineleenth Century», разобрать, что такое представляют собою русские тюрьмы и ссылка в Сибирь. По возможности воздерживаясь от жалоб на притеснение, претерпеваемые нашими политическими друзьями в России, я предполагал дать в своих статьях понятие о состоянии русских тюрем вообще, о ссылке в Сибирь и о результатах русской тюремной системы; я рассказал о невыразимых мучениех, которые испытывают десятки тысяч уголовных арестантов в тюрьмах России, на пути в Сибирь и, наконец, в самой Сибири, – этой колоссальной уголовной колонии российской империи. Чтобы пополнить мои личные наблюдение, которые могли устареть, я познакомился с обширною литературою предмета, посвященною тогда, за последнее время, в России тюремному вопросу. Но именно это изучение убедило меня, во-первых, в том, что положение вещей осталось почти таким же, каким оно было двадцать пять лет тому назад; во-вторых, в том, что, хотя русским тюремным чиновникам очень хочется иметь подголосков в Западной Европе, с целью распространение изукрашенных известий об их якобы гуманной деятельности, все же они не скрывают суровой правды ни от русского правительства, ни от русской читающей публики. И в оффициальных отчетах и в прессе они открыто признают, что тюрьмы находятся в отвратительном состоянии. Некоторые из этих оффициозных признаний я привожу ниже.